Читаем По ту сторону добра и зла полностью

Нашему тщеславию хочется, чтобы то, что мы делаем лучше всего, считалось самым трудным для нас. К происхождению многих видов морали.

<p>144</p>

Если женщина обнаруживает научные склонности, то обыкновенно в её половой системе что-нибудь да не в порядке. Уже бесплодие располагает к известной мужественности вкуса; мужчина же, с позволения сказать, как раз «бесплодное животное».

<p>145</p>

Сравнивая в целом мужчину и женщину, можно сказать следующее: женщина не была бы так гениальна в искусстве наряжаться, если бы не чувствовала инстинктивно, что её удел – вторые роли.

<p>146</p>

Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.

<p>147</p>

Из старых флорентийских новелл, – также из жизни: buona femmina е mala fernmina vuol bastone. Sacchetti Nov. 86.

<p>148</p>

Соблазнить ближнего на хорошее о ней мнение и затем всей душой поверить этому мнению ближнего, – кто сравнится в этом фокусе с женщинами! -

<p>149</p>

То, что в данное время считается злом, обыкновенно есть несвоевременный отзвук того, что некогда считалось добром, – атавизм старейшего идеала.

<p>150</p>

Вокруг героя всё становится трагедией, вокруг полубога всё становится драмой сатиров, а вокруг Бога всё становится – как? быть может, «миром»?

<p>151</p>

Иметь талант недостаточно: нужно также иметь на это ваше позволение, – не так ли? друзья мои?

<p>152</p>

«Где древо познания, там всегда рай» – так вещают и старейшие и новейшие змеи.

<p>153</p>

Всё, что делается из любви, совершается всегда по ту сторону добра и зла.

<p>154</p>

Возражение, глупая выходка, веселое недоверие, насмешливость суть признаки здоровья: все безусловное принадлежит к области патологии.

<p>155</p>

Понимание трагического ослабевает и усиливается вместе с чувственностью.

<p>156</p>

Безумие единиц – исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времен – правило.

<p>157</p>

Мысль о самоубийстве – сильное утешительное средство: с ней благополучно переживаются иные мрачные ночи.

<p>158</p>

Нашему сильнейшему инстинкту, тирану в нас, подчиняется не только наш разум, но и наша совесть.

<p>159</p>

Должно отплачивать за добро и за зло, но почему именно тому лицу, которое нам сделало добро или зло?

<p>160</p>

Мы охладеваем к тому, что познали, как только делимся этим с другими.

<p>161</p>

Поэты бесстыдны по отношению к своим переживаниям: они эксплуатируют их.

<p>162</p>

«Наш ближний – это не наш сосед, а сосед нашего соседа» – так думает каждый народ.

<p>163</p>

Любовь обнаруживает высокие и скрытые качества любящего – то, что у него есть редкостного, исключительного: постольку она легко обманывает насчёт того, что служит у него правилом.

<p>164</p>

Иисус сказал своим иудеям: «Закон был для рабов – вы же любите Бога, как люблю его я, сын Божий! Какое дело сынам Божьим до морали!» -

<p>165</p>

По отношению ко всякой партии. – Пастуху нужен всегда баран-передовик, чтобы самому при случае не становиться бараном.

<p>166</p>

Люди свободно лгут ртом, но рожа, которую они при этом корчат, все-таки говорит правду.

<p>167</p>

У суровых людей задушевность является предметом стыда – и есть нечто ценное.

<p>168</p>

Христианство дало Эроту выпить яду: он, положим, не умер от этого, но выродился в порок.

<p>169</p>

Много говорить о себе – может также служить средством для того, чтобы скрывать себя.

<p>170</p>

В хвале больше назойливости, чем в порицании.

<p>171</p>

Сострадание в человеке познания почти так же смешно, как нежные руки у циклопа.

<p>172</p>

Из человеколюбия мы иногда обнимаем первого встречного (потому что нельзя обнять всех): но именно этого и не следует открывать первому встречному…

<p>173</p>

Мы не ненавидим ещё человека, коль скоро считаем его ниже себя; мы ненавидим лишь тогда, когда считаем его равным себе или выше себя.

<p>174</p>

И вы, утилитаристы, вы тоже любите все utile как экипаж ваших склонностей – и вы находите в сущности невыносимым стук его колес?

<p>175</p>

В конце концов мы любим наше собственное вожделение, а не предмет его.

<p>176</p>

Чужое тщеславие приходится нам не по вкусу только тогда, когда оно задевает наше тщеславие.

<p>177</p>

Насчет того, что такое «достоверность», может быть, еще никто не удостоверился в достаточной степени.

<p>178</p>

Мы не верим в глупости умных людей – какое нарушение человеческих прав!

<p>179</p>

Следствия наших поступков хватают нас за волосы, совершенно не принимая во внимание того, что мы тем временем «исправились».

<p>180</p>

Бывает невинность во лжи, и она служит признаком сильной веры в какую-нибудь вещь.

<p>181</p>

Бесчеловечно благословлять там, где тебя проклинают.

<p>182</p>

Фамильярность человека сильнейшего раздражает, потому что за нее нельзя отплатить тою же монетой. -

<p>183</p>

«Не то, что ты оболгал меня, потрясло меня, а то, что я больше не верю тебе».

<p>184</p>

Бывает заносчивость доброты, имеющая вид злобы.

<p>185</p>

«Это не нравится мне». – Почему? – «Я не дорос до этого». – Ответил ли так когда-нибудь хоть один человек?

<p>ОТДЕЛ ПЯТЫЙ:</p><p>К ЕСТЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ МОРАЛИ</p><p>186</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука