По ту сторону экрана (СИ)

Видя, что я молчу и хмурюсь, он хотел было продолжить, но, сделав над собой усилие, я прервала этот поток неприятных слов:

— Игорь Владимирович, не пойму, кто кого допрашивает? — изогнула губы в улыбке я, хотя на душе почему-то было гадко. — Вроде вы меня о каком-то уголовном деле, а не я вас о ваших философских измышлениях? Вы, надеюсь, все это в протокол внесли, а то я на «пляшущих под дудку» задумалась и, боюсь, не сумею воспроизвести всю эту ценную информацию, чтобы вам помочь.

— Идиотка, — выплюнул Прокопьев. — Когда мы найдем достаточно доказательств, я санкционирую обыск и у тебя и ты займешь место рядом с тем, кого пытаешься выгородить.

— А пока не нашли, распечатывайте уже ваш протокол, я подпишу, и, пожалуй, пойду, — отозвалась я недовольно.

Он распечатал и протянул мне документ с самым мрачным выражением на лице. В заполненном бланке значилась всего пара вопросов с моими односложными ответами. Естественно, о его философских измышлениях и моей дерзости на бумаге и речи не шло. Обычная формальность, не оправдавшая Прокопьевских ожиданий.

— Ручку возьмите, — подвинул он ко мне стакан с несколькими пластиковыми ручками, но я отодвинула его назад.

— У меня своя.

Достала из сумки черную коробочку с серебристой счастливой ручкой, оставленной мне Станиславом Викторовичем, и поставила подписи в нужных местах документа, загадав, чтобы Денис поскорее вышел из следственного изолятора.

— Паспорт верните, — выжидательно протянула я руку.

— Передачки своему Лазареву в тюрьму носить будешь, — протягивая паспорт, неожиданно зло рявкнул Прокопьев мне в ответ.

И, глядя на него, я могла понять, почему такому мелкому и злобному человеку как он, уверенный в себе и успешный Лазарев был костью в горле.

— Ага, — беззаботно отозвалась я. — Американо двойной крепости и объема без сахара.

Не ожидая, что он поймет мои слова, я вышла из кабинета, чувствуя себя как выжатый лимон. Всю мою браваду как рукой сняло. Накатила такая слабость, что я ноги с трудом переставляла.

— Ева, вы в порядке? — подошел Серегин и еле-слышно шепнул: — Вы умница, мы с коллегами ваш допрос через балкон соседнего кабинета подслушивали.

Это заставило меня слабо улыбнуться. Сил не было совершенно. Словно этот Прокопьев вытянул из меня всю энергию. Или тяжелая ночь давала о себе знать.

— Устала просто, — пробормотала я.

— Давайте, я вас отвезу? — предложил следователь. — Мой кабинет все равно краевики заняли, а в коридоре особо не поработаешь.

Понимая, что плестись на автобусную остановку совершенно не хочется, я согласилась.

В машине ехали молча, я прикрыла глаза и откинула голову назад. Шея и плечи ныли так, словно я, все время допроса тащила Прокопьева на себе, а не мило беседовала с ним, сидя напротив.

Тишина позволила погрузиться в собственные мысли.

Прокопьев бил по больному. Еще и говорил словами Аллочки, с тем лишь отличием, что двигало им не желание меня защитить, а желание насолить Лазареву.

И когда мои собственные мысли подтвердили два не связанных между собой человека, я поневоле вынуждена была о них думать. Что если он всё-таки был прав? Если Денису и правда было выгодно использовать меня в собственных целях? Лазарев ведь добился того, что я действительно готова на всё, чтобы ему помочь, даже будучи почти уверенной в его виновности.

А что, если это и было его планом изначально? Если я и правда была просто одной из многих в череде его побед на пути к какой-то цели?

Мелодия телефонного звонка заиграла настолько неожиданно, что я резко открыла глаза и непонимающе уставилась на экран. Номер принадлежал Сушкову.

— Михаил Александрович?

— Ясенева? Вы уволены из бюро. Сегодня я там уже не появлюсь, а завтра с утра подпишу все документы, придете к десяти — заберете, — зло рявкнул партнер S из трубки и завершил звонок, оставив меня недоуменно хлопать ресницами.

Это за что хоть меня уволили, интересно? За сегодняшний прогул? Или в общем за помощь Лазареву? Имело ли смысл спорить? Или проще было уйти с высоко поднятой головой?

Почему-то теперь новость об увольнении, казавшемся таким ужасным еще неделю назад, сейчас я восприняла с неожиданным безразличием.

— Я так понимаю, в бюро вам сегодня уже не надо? — сочувственно усмехнулся Серегин и объяснил: — Очень уж громкий голос был у вашего собеседника.

— Пожалуй, это и к лучшему, — призналась я. — Все равно сил работать сегодня у меня уже не осталось.

17. Счастье

Вечер я провела дома, продолжив листать новостные телеграм-каналы, пестрившие фотографиями Лазарева, и мучая саму себя противоречивой и ненужной информацией.

Позвонила маме, но рассказывать об увольнении из бюро не стала. К счастью, она не смотрела телевизор и не читала новости в интернете, считая это пустой и глупой тратой времени и говоря, что, если случится что-то действительно важное, ей все равно кто-нибудь, да, расскажет.