По ту сторону фронта

Сытые кони взяли с места, и дедушка Макуха уперся ногами в передок, чтобы сдержать их горячий бег. Комья снега из-под копыт лошадей взметывались кверху, летели в сани, попадали в лицо. Зарубин и Костров улеглись на бок, лицом к лицу. Приятно было прокатиться в теплую погоду по лесу, зная, что тебя ожидает уютный, натопленный дом.

Зарубин впервые ехал в леспромхоз. До этого у командира бригады не было надобности показываться там, и он только смутно, со слов других представлял себе старосту Полищука, который уже оказал немало услуг партизанам.

«Посмотрим, каков он из себя», – думал Зарубин, пытаясь мысленно нарисовать себе образ старосты.

Ему представлялся высокий, бородатый, хмурый мужик с медной бляхой на груди, с басовитым голосом и черными сверлящими глазами. Таким он и приснился Зарубину, незаметно задремавшему в санях.

Очнулся Зарубин от звука голосов. Солнце закатывалось за зубчатую стену леса. Сани стояли в каком-то дворе, и около них были Костров, Охрименко, Макуха и староста Полищук, совершенно непохожий на того, который представлялся Зарубину.

Стряхнув с себя сено, Зарубин слез с саней. Ему стало неловко, что он проспал почти всю дорогу.

«Еще черт знает что подумают», – подосадовал он на себя, но его неприятные мысли тотчас были развеяны Макухой.

– Не езда, а скука, – сокрушенно доложил дед. – Враз все заснули. Один ты тихо спал, Константинович, а капитан с Охрименко всю дорогу хрюкали, ровно поросята.

«Значит, не один я храпака дал», – успокоил себя Зарубин.

– Как же не заснуть? – оправдывался Костров. – Такой воздух, солнце припекает, и лежишь без дела.

Вошли в дом. Жена старосты начала хлопотать у печи. Партизаны расселись за большим прочным столом.

Полищук стоял в сторонке, ожидая указаний.

– Садись, – сказал ему командир бригады.

Староста сел.

– Сколько саней посылаешь в больницу с дровами? – спросил Зарубин Полищука.

– Четверо.

– Так… – Зарубин прикрыл глаза ладонью, о чем-то сосредоточенно думая.

Костров наблюдал за ним, ожидая, что он скажет дальше.

– Ну? – как бы очнувшись, спросил Зарубин после минутного молчания. – На чем мы остановились?

– На четырех санях, – ответил Костров, сдерживая улыбку. Он догадывался, что командир бригады думал сейчас совершенно о другом.

– Чьи сани, лошади? Кто их пригоняет сюда? – интересовался Зарубин.

Строгие глаза, властная, сдержанная речь командира партизанской бригады внушали почтение Полищуку. Он с опаской поглядывал на Зарубина, боясь вызвать у него вспышку гнева. Ему довелось слышать от партизан, что командир их строг и любит во всем точность и ясность.

Подбирая каждое слово, Полищук растолковал, что подводы и сани обычно присылает управа и наряжает на трое-четверо саней одного возчика. Но поскольку на леспромхоз ложится обязанность разгружать и укладывать дрова в городе, приходится выделять своих людей. В таких случаях он, староста, наряжает полицаев или стариков, живущих в леспромхозе.

Зарубин смотрел в одну точку. Какая-то неотвязная мысль продолжала беспокоить его.

– А кто сейчас поедет с санями? – заговорил он. Староста посмотрел на Кострова, как бы прося его помощи. Он не знал, кого пошлет Костров.

– На каждые сани посадим по одному человеку, – ответил Костров. – На одних – возчик, на других – полицаи, на двух других – Охрименко и Макуха.

Зарубин поинтересовался, какой дорогой можно попасть к больнице и обязательно ли надо ехать через город.

– Нет, не обязательно, – ответил Полищук. – Есть объездная дорога, через нижний мост.

Зарубин достал из планшетки карту, разостлал ее на столе и начал рассматривать.

Знакомая карта, над которой часто склонялись головы командиров, была испещрена пометками и воскрешала в памяти много ушедших в прошлое боевых эпизодов.

– Какую дорогу ты имеешь в виду, покажи, – строго сказал командир бригады.

Староста засуетился, зачем-то выдвинул ящик стола и полез в него, потом раскрыл стоящую в углу тумбочку, вернулся к столу и, наконец промычав что-то невнятное, скрылся во второй комнате.

– Глаза, видать, не найдет, старая колода, – пояснил дедушка Макуха.

Полищук вернулся с большими очками в медной оправе, которые он протирал на ходу полой рубахи. Водрузив очки на нос и упершись руками в колени, Полищук склонился над картой.

– Ну? – нетерпеливо спросил Зарубин.

Полищук молчал.

– Где же эта дорога?

Староста по-прежнему молчал.

– А?

Полищук выпрямился и смущенно обвел глазами присутствующих.

– Не вижу что-то дороги, – растерянно пробормотал он.

– Нету ее тут? Не обозначена? – допытывался Зарубин.

– Ничего не разберу.

– А что видишь? – нахмурив брови, спросил Зарубин.

Губы у старика дрогнули, и он сознался:

– Ничего не вижу…

Это вызвало общий смех. Зарубин улыбнулся. «Что мы от старика требуем? – подумал он. – Наверное, и карту видит впервые!»

– Совсем ничего не видишь? – смеясь, спросил Охрименко.

– Все вижу, но ничего не разберу.

Дедушка Макуха хлопнул себя по ляжкам и хихикнул.

– Говоришь – китайская грамота? Это тебе, мил парень, не в старостах ходить, – уколол он Полищука.

Полищук беспомощно развел руками.