По ту сторону фронта

– Смотри, какой! – шутливо произнес он. – Не успел стать начальником штаба, как уже в штабную землянку залез. Придется нам потесниться.

– Да, надо для него топчан тут соорудить. А выходит, мы с тобой не ошиблись в нем. Верно?

– Конечно, нет, – пожал плечами Зарубин. – Я думаю, будить его сейчас не стоит. Устал он не меньше нас. Пойдем-ка, старина, на кухню. Там мы…

– Чш-ш, – комиссар прервал Зарубина на полуслове.

Зашевелился Пушкарев. Он что-то тихо прошептал, пошарил руками, сбросил с себя полушубок и затих. Зарубин подошел и осторожно укрыл его.

– Страшное дело, если сыпняк, – сказал он, выходя из землянки.

– Страшное, очень страшное, – отозвался Добрынин. – И – чего греха таить! – боюсь я за Ивана Даниловича. Он полный, подвижной, а такие редко выносят. Я помню, болел, так еле-еле выкарабкался. Подумать только, он четвертый день в себя не приходит!

Зарубин промолчал.

12

В середине марта пришла радиограмма о подготовке к приему самолета. В ночь на четверг Зарубин, Добрынин и Костров вышли к «аэродрому». На дальних подступах к нему, там, где всего вероятнее было появление гитлеровцев, выставили усиленные засады. На посадочной площадке разложили сухие дрова и отрыли ямы для костров. Партизаны расположились группами вокруг «аэродрома».

Ночь стояла тихая. Высоко в небе перемигивались холодные звезды, то угасая, то разгораясь вновь. Зима была на переломе. Днем пригревало солнце, мороз ослабевал, снег подтаивал, а ночью опять все сковывало холодом, снег покрывался твердым настом, и можно было ступать по нему, не проваливаясь.

Зарубин, Добрынин и Костров сидели под большим разлапистым дубом, сильно обнаженные корни которого горбом выпирали из-под снега. Все волновались. Возбуждение возрастало с каждой минутой, и чем ближе подходил назначенный срок, тем медленнее тянулось время.

– Вот грех-то! – взглянув на часы, проговорил Зарубин. – Как долго! Будто назло! Хотя бы погода не испортилась. – Он озабоченно оглядел чистое, спокойное небо.

– Еще сорок минут. Шутка сказать! – Добрынин покачал головой и тоже посмотрел на часы. – При условии, конечно, если летчик аккуратный… А меня, скажу прямо, пробирает что-то. – Он встал и зябко передернул плечами.

– Давайте пройдемся, – предложил Костров, – а то и в самом деле замерзнем.

Все поднялись и пошли на поляну по протоптанной за день узенькой стежке, которая темной полоской вилась по снегу.

На противоположном конце поляны, у самого леса, слышались шум и дружный хохот. Направились туда.

Оказалось, партизаны, чтобы согреться, придумали забаву: привязав к березе оседланного коня, они заходили сзади и с разбега прыгали на него, пытаясь попасть в седло. Немногим удавалось это. Большинство, ударившись грудью или животом о круп лошади, падало в снег. Хохот вспыхивал то и дело. Дымников шумел больше всех, но зато дважды удачно вскочил в седло.

– Что кричишь, Сережка? – спросил Зарубин.

– Весело, товарищ капитан! Голос пробую, – отшутился Дымников.

– Кавалеристы из вас неважные, – сказал Зарубин и начал было снимать полушубок, чтобы показать, как прыгают настоящие кавалеристы, но в этот момент на востоке послышался едва уловимый гул.

Все на мгновенье замерли. Гул приближался. Опытное партизанское ухо уже улавливало рокот моторов советского самолета.

– К ямам! Зажигайте! – скомандовал Зарубин, застегивая полушубок и затягивая поясной ремень.

Партизаны засуетились на снежной поляне. Самолет был уже близко и начинал снижаться в поисках сигнальных костров. Летчик пустил белую ракету. Она на несколько секунд осветила все вокруг, выхватила из темноты поляну, лес, мечущиеся фигурки людей, затем распалась на мелкие брызги и погасла. Тогда стало еще темнее. Но через минуты вспыхнули, быстро разгораясь, шесть больших, в два ряда, костров. Сделалось опять светло и празднично. Летчик сбавил газ и решительно повел машину на посадку в коридор между кострами.

– Закрыть костры щитами! – громко распорядился Зарубин, когда машина, покачиваясь на лыжах, побежала по поляне.

Опять стало темно. Из-под щитов заклубился дым. Самолет остановился.

Из него выпрыгнул человек, за ним другой, и оба стали плясать, стараясь согреться.

– Кто прилетел? – подбегая, спросил Зарубин.

– Подполковник Гурамишвили! – отозвался один из гостей. – Будем знакомы.

Но Зарубин сначала сам представился старшему, как требовал устав, и лишь после этого пожал протянутую руку.

– Со вчерашнего дня вы уже не капитан, а майор, – сказал Гурамишвили. – Есть приказ командующего.

Затем подполковник поздоровался с Добрыниным, Костровым.

Подкатили две пары саней.

– Теперь окончательно замерзнем, – как-то безнадежно сказал летчик, усаживаясь в сани.

– А это зараз побачимо, – задорно сказал партизан-возчик и отпустил вожжи. Застоявшиеся кони взяли с места, так что летчик едва удержался в санях, схватившись за плечо Кострова. – Одно дело в небесах, другое – в лесу, – засмеялся партизан, подстегивая коней.