По ту сторону глянца

Она ошибается, но я не стану ее разубеждать. Нельзя исправить только смерть, все остальное нам по силам, если мы действительно этого хотим. Медленно тонуть в океане скорби — тоже выбор, и Агния сделала его задолго до моего появления. Кажется, теперь я понимаю, кем был для нее. Одним из маленьких островков, на которых она переживала бурю, чтобы потом снова нырнуть в свое горе с головой.

— Ты сделал Матвею подарок. Он ревновал к тебе… Гораздо сильнее, чем к остальным, — Агния внезапно запрокидывает голову, и я замечаю дорожки слез на ее щеках. Она впервые плачет обо мне. Я бережно стираю мокрые полосы подушечками пальцев. Внутренности дребезжат, как проржавевший мотор. — Когда шоры спадут и боль остынет, ты поймешь, как много я у тебя забрала. Мне так жаль всех влюбленных дурочек, что будут после меня…

Варвара

Чертов будильник не сработал, потому что одна криворукая идиотка случайно поставила его на другой день, после чего благополучно вырубилась.

Попробуйте представить мое состояние, когда я просыпаюсь в залитой закатными лучами солнца спальне и, взглянув на злосчастный телефон, понимаю, что вместе сорока минут продрыхла три часа.

Первая мысль — за такую промашку в первый рабочий день меня точно уволят.

Вторая — как выкручиваться, чтобы этого не произошло?

Вариантов не так много. Точнее всего один. Незаметно слинять отсюда, явиться под ясны очи госпожи Швабры и создать видимость бурной деятельности. Глядишь, и прокатит. Не факт, что она, вообще, заметила мое отсутствие.

Проклиная свою безответственность, я быстро поправляю покрывало на кровати, потом со всех ног несусь к входной двери и даже открываю ее, благо, хватает ума не распахнуть настежь, а там… картина маслом. Прямо напротив крыльца у высоченного белого клена пристроилась совокупляющаяся парочка.

Сначала я растерялась, потом оторопела, затем меня бросило в удушливый жар.

«Разврат и непотребство средь бела дня! Совсем стыд потеряли!» — проносится в голове бухтящим голосом бабы Нюры. Я с ней полностью согласна, но, признаться, процесс будоражит и захватывает, пока не узнаю в самозабвенно трахающихся любовниках своего белобрысого принца и хозяйку дома.

Очуметь. Ну и нравы в благородном обществе. Стыд, совесть и моральные ценности утеряны напрочь.

Отойдя от шока, тихо прикрываю дверь и отступаю вглубь гостиной. Голова кругом, руки трясутся, горло сушит, как с большого бодуна, сердце хаотично колотится о ребра. Растирая горящие щеки, я никак не могу выкинуть из мыслей подсмотренную пошлую сцену. То, как, пристроившись сзади, Красавин грубо и жестко вбивал Данилову в ствол дерева, можно было принять за насилие, если бы его партнерша при этом не повизгивала от удовольствия. Похотливый ублюдок даже джинсы со своей аппетитной задницы не спустил, так не терпелось присунуть свой отросток.

Кобелина! Подонок! А эта потаскуха тоже хороша! У нее муж, гости собрались с юбилеем брака поздравлять, а она на молодом хую скачет. Кто угодно может увидеть, а им по барабану. Прихотнулось перепихнуться по-быстрому и гори оно все. Фу. Мерзко.

Меня трясет от злости, гнева, отвращения, ревности, обиды. Зачем он писал мне? На хрена я отвечала? Дура! Наивная идиотка! К черту всё. Надо уносить ноги. Как угодно, хоть через окно, но мозги включаются слишком поздно.

Услышав шаги на крыльце, забегаю в первую попавшуюся комнату и прячусь там. Агния уходит в душ, а Макс включает телевизор. Я честно пытаюсь открыть окно, но блядский замок, как назло, заклинивает.

А если они войдут сюда и решат продолжить?

Что тогда делать?

Как объяснять, почему не показалась сразу? Макс точно решит, что я за ним шпионю. Больно надо!

Застонав от бессилия, я забиваюсь в угол за креслом. Боже, никогда не попадала в настолько щекотливую ситуацию. Более дебильного положения нарочно не придумаешь.

К счастью, никто на мое убежище не покушается. Через пару минут снова раздается голос Даниловой. Звук телевизора работает тихо, и я отчетливо слышу каждое сказанное слово. Правда, не сразу доходит, о чем конкретно они говорят, но постепенно картинка начинает проясняться, обрастая болезненными эмоциями. На меня обрушиваются душераздирающие подробности, к которым я не готова. Мне это не нужно, не хочу ничего знать. Злость и гнев испаряются, уступив место совсем другим чувствам.

Когда Агния уходит, я плачу…

Тишина оглушает, напряжение зашкаливает, рвет мою выдержку на части. Я знаю, Красавин все еще там, и одному Богу известно, что сейчас творится у него на душе. Внезапно раздается грохот, сопровождающиеся отборным матом и сдавленным рычанием. Наверное, засадил в стену кулаком. Потом еще раз и еще.

Невыносимо тяжело оставаться молчаливым свидетелем его агонии, сердце сжимается, пульс частит, по рукам и спине ползут мурашки. Я почти не дышу, рефлекторно вздрагивая от каждого громкого звука. В голову закрадывается дурацкая идея — выйти и утешить, но инстинкт самосохранения подсказывает, что делать этого ни в коем случае нельзя.