По ту сторону грез

А потом тяжелая рука опустилась мне на плечо. Я продолжала сидеть на диване, опустив голову. Не хочу на него смотреть. Не смогу сдержаться и разревусь. Но спрятаться мне не дали, взяв за подбородок, заставили поднять голову вверх. Стоун стоял совсем рядом, возвышаясь надо мной и смотрел не отрывая взгляд прямо мне в глаза.

— Я постараюсь…

И поднялась с дивана, желая уйти и не продолжать этот разговор. Только вот ноги не слушались. Я ощущала себя хмельной от переживаний, перед глазами все плыло, в теле расползалась невыносимая слабость. Стоун стоял так близко, что я могла ощутить тепло его тела, нервное дыхание. Казалось, даже грохот его сердца долетает до моего слуха. Можно было просто оттолкнуть его, нагрубить, сказать очередную пакость, в которых я была мастером. Но я продолжала стоять рядом с ним, борясь с желанием обнять, прижаться, забыть кто мы друг другу. Я знала, как должна поступить, но, только сделать это было сложнее чем пройти по углям.

Стоун не держал, даже не прикасался. Просто стоял рядом и смотрел на меня своими удивительными глазами, полными боли и тоски. Он не просил остаться. Он прощался… И я уже почти решилась уйти. Совершенно механические движения, в которых участвовал холодный рассудок. А душа рвалась на волю, обливалась слезами, рассыпалась на осколки от нестерпимой боли. Но так лучше, так правильно…

— Зачем я вам? — дрожь в голосе выдала мою душевную боль.

Собственный голос показался мне непозволительно громкий в звенящей тишине, а вопрос глупым и наивным. Нужно было просто уйти, а я продолжала стоять рядом с Эваном Стоуном, заглядывая ему в глаза. Он улыбнулся и осторожно сжал мои пальцы на руке. Едва ощутимый жест, от которого по телу пронеслись сотни колючих разрядов.

— Затем, что я люблю вас… — шепнул он, поднося мою руку к губам, — И жить как прежде у меня уже не выйдет.

Теплое дыхание обжигало кожу, растекалось лавой по моим венам, глуша доводы рассудка, сметая страхи.

— Поцелуй меня, пожалуйста, — выдохнула я, растворяясь в золотистых искрах глаз, похожих на янтарь.

Сейчас, я остро поняла одно — если мы со Стоуном и расстанемся, то у меня будет хоть одно воспоминание, которое я буду беречь в памяти остаток жизни.

* * *

Я думала, что давно разучилась терять голову от поцелуев, считала себя циничной и прожженной. Только вот рядом со Стоуном мне снова было шестнадцать и я опять ощущала крылья, трепещущие за спиной. Голова кружилась, дыхание срывалось то в стон, то в всхлип. И хотелось плакать. Не от боли. От счастья, что горящим шаром трепетало где-то под сердцем. Так, наверное, сходят с ума, принимая свою слабость. Смиряются с ней. Все, что я делала, было чистейшим безумием, и мой жизненный опыт монотонно твердил мне, что ничего хорошего из этого не выйдет.

А я и не ждала ничего хорошего. Я жила, как во сне, проживая унылые дни один за другим. Это была не жизнь, а существование, где я плыла по течению, как издыхающая рыба. Пыталась трепыхаться, хотя и знала, что мои вялые потуги мало что изменят. Но теперь, я будто проснулась, от давно забытых чувств и ощущений. Мне было хорошо. Здесь, сейчас. А размытые очертания будущего застыли где-то там, за толстыми стенами особняка.

Рядом что- то загрохотало, покатилось по полу и со звоном разлетелось.

— Что это? — я попыталась вывернуться из объятий инквизитора и посмотреть, что мы там расколотили.

— Ваза, — равнодушно сообщил Стоун, прикусывая кожу у меня на плече.

— Дорогая? — теряя интерес к фарфоровым черепкам, уточнила я.

Стоун пробормотал что-то отдаленно похожее на «забудь», и перекрыл путь моим дальнейшим распросам. Поцелуем перекрыл. Мы походили на двух сумасшедших, которым осталось жить несколько часов и объятия друг другом были единственным спасением от гибели.

Мы опрокидывали мебель и спотыкались, пока не рухнули на узкую софу у окна в гостиной. Точнее меня туда уронили, а предыдущий путь я запомнила только по грохоту, с которым Стоун отталкивал с дороги столик и кресло. Точнее он их пинал.

— Сейчас сбежится прислуга, — рассеянно напомнила я, глядя на разгром в гостиной.

— С риском для жизни? — Стоун насмешливо изогнул бровь. — Да они уже в подвале заперлись.

Пока я переваривала данную информацию, инквизиция уже во всю занималась исследованием моих чулок. Точнее их крепление непосредственно ко мне. Стоун изменился, зрачки вытянулись в тонкие нитки, радужка увеличилась, волосы стали отливать серебром.

Любоваться им таким было невыносимо приятно, словно мне удалось сдернуть маску с лица незнакомца. Обнаженные инстинкты и желания, которые инквизитор не скрывал, читались в движениях и взгляде. Тихое рычание, доносившееся из груди Стоуна только раззадоривало.

— Так ты страшный и кошмарный? — усмехнулась я. — Выпускаешь когти без предупреждения?