По ту сторону грусти (СИ)

Как странно, что именно теперь её так занимали и донимали подробности наподобие припухлости век, очертания бровей и мягкости волос (ну вот просто умрёт она, если не узнает, каковы они на ощупь). Разумеется, это было делом невозможным, и распаляло ещё больше.

Ну откуда же, откуда такое наваждение? Ведь она всего лишь коснулась его руки.

Видимо, и этого оказалось достаточно. И поэтому новой встречи она боялась. Хотя предаваться томлению без всяких планов встречи никто не мешал. Оказалось, это даже наполняет жизнь новыми красками, хотя и неоднозначными.

У её томления существовало два оттенка, и делать это можно было "высоким" и "низким штилем".

С условно низким "штилем" всё было понятно. Своей наперсницей Алеся выбрала Лору и строчила вечерами сообщения так, что клавиатура чуть не дымилась. Они обменивались комментариями "невзначай", кидались фотками, многозначительно похахатывали и подливали масла в огонь. Иногда Алеся спохватывалась: боже, какой стыд, неужели она променяла политические дискурсы на шуточки и обсуждение внешности? Приходилось это признать, но стыда в строгом понимании она не ощущала. Да и Лоре это нравилось, и от неё она узнала выразительное сленговое слово - "кинк".

- Это когда тебя заводит что-то необычное, - объясняла она, - то, что другим обычно не нравится. Ну, это насчёт внешки и амурных дел. Хотя... ай, да со всем бывает. Кому-то нравится альбинизм или ссадины на коленях. Кому-то дредноуты. А кому-то Андропов.

Итак, Ю.В. угодил на одну полку с дредноутами и ссадинами. Ну уж в банальности её точно не обвинить.

Но вот нормальна ли такая взбудораженность? Пофантазировав, Алеся мысленно накорябала определение: "магическое вдохновение, раскрытое на основе раскрепощения подсознательного". Во как. Правда, совсем не такую увлечённость она считала благородной. Да и безалаберности хватало: обрадовалась, что Ю.В. не демон и сама пустилась во все тяжкие - ибо кто прелюбодействовал в мыслях... Можно не продолжать.

"Ему и больно, и смешно" - примерно так она себя и чувствовала. Казалось, её восхищение и пиетет перед властью переплавились в желание. Иначе нельзя было обосновать новые чувства, они показались бы слишком глупыми, легкомысленными и постыдными.

Шахматная партия интриг, разыгранная с божественной случайностью и нечеловеческой точностью, игра, приведшая в кресло генсека - она взрывалась бурным восторгом и желанием обнимать, обхватив под мышками, впиваться в толстые резко очерченные губы хищными поцелуями и сладострастно скользить языком.

Хрупкий и противоречивый баланс между репрессивной суровостью и умными оправданными поблажками - он отзывался желанием без конца гладить, как шёлк, как кошачью спинку, как пёрышки крупной птицы - с тем, чтобы потом схватить.

Внутренний аристократизм, насколько вообще это возможно при советском строе, глубинный и естественный - вызывал желание нежить и держать за руку - впрочем, недолго, чтобы вскоре перейти к более плотному контакту.

Кстати, о плотности... Ощущение власти и хотя бы относительного всемогущества, грозного очарования - оно было воплощено даже в самой крупной фигуре председателя и иносказательно возбуждало. В романе это прекрасно описано. Алесе ужасно хотелось прижаться к нему, потрогать его большой тёплый живот, игриво царапнуть бочок...

И, конечно, отдаться с торжеством и наслаждением.

Алеся стеснялась этих вспышек, но избавиться от них не могла, Юрий Владимирович неизменно витал в её мыслях и доводил до исступления и дрожи.

Юрочка - она как-то раз назвала его так в своих мыслях, спохватилась из-за допущенной фамильярности, но было уже поздно - с того момента так и повелось. Ну а что, так ведь удобнее, пожала плечами Алеся.

Она готова была по часу пялиться на его фото и транжирила деньги от халтур на снимки из архива РИА-Новости. И чем выше было качество снимков, тем сильнее она таяла от удовольствия, представляя, как целует его в шею или покусывает за ушко.

И опять - вездесущий Тополь со своей развесистой клюквой. Вот интересно, а что, если бы она стала героиней детективного романа? Итак, будь она неудачливой шпионкой... Да всё очень просто - она бы влюбилась по уши. Наверняка, это подпадало бы под трактовку Стокгольмского синдрома. Она бы с тоской смотрела на своего генерала, могущественного по определению и распоряжающегося её собственной судьбой. А раз она провалилась, то теперь - как синица в рукаве. Насколько ужасно? Неизвестно. Но она бы точно страдала - если б внезапно, по природной прихоти, полюбила грозного и скрытного генерала Андронова, похожего на Марлона Брандо...

Её судьба была бы уж точно трагичнее судьбы погибшей американки Вирджинии, потому что она любила бы искренне. Ошеломлённо, неестественно, диковинно.

Она огорчалась, потому что казалась себе обделённой, хотя досада длилась недолго - до новой волны. Но Алеся томилась от нерастраченной нежности - ей было жалко председателя, больно от его безвременной кончины. И горькая торопливость чувства парадоксально выливалась в мысли о пылких ласках.

Вот бы он принадлежал ей.