По ту сторону грусти (СИ)

Она вынула ежедневник - расставила сети на слова и строчки, она взяла ручку - вооружилась гарпуном на особо яркие метафоры.

Она могла бы с полным правом переживать из-за своей одержимости, но нарождающийся стих был тоже о нём.

Юрий Владимирович присутствовал в каждой строчке и слове, он был осязаем так же, как слоги и звуки чужого ему языка, он врывался в её сознание излишне откровенными, символичными оборотами. Они были наивными и топорными до нахальства и трёпа, хоть ей и не нравилась подобная поэтическая манера - но ведь приходили-то сами. Алеся обладала одной чертой, вроде внушающей уважение, но очень неудобной - она не могла подстраиваться и регулировать, она умела работать только с "тем, что спускают из космоса". А сейчас ей спускали - именно это.

И, позабыв о скучающих офицерах, она плескалась среди стихотворных обрывков, как среди волн. И от каждого толчка она всё больше теряла равновесие, и теперь даже буквы на бумагу не хотели ложиться, рука не слушалась и опускалась, и беспокойной дрожью отзывалась уже не только душа, но и тело.

Она снова пыталась читать сборник рассказов. Не удавалось.

Алеся могла думать только об Андропове. Она представляла его таким, как на известной фотографии со Щёлоковым, где министр внутренних дел выглядит по сравнению с председателем каким-то мелкотравчатым и беспородным. Крайне неудачный для него кадр. Зато Юрий Владимирович каков: большой, красивый... с благородными крупными чертами... точно граф... Она его как-нибудь так и назовёт, и пусть не изображает "классовую оскорблённость". Ха, вот уж нет, к чёрту! С его-то замашками и ценностями ближе до Пиночета, чем до Чавеса. И вообще.

Вообще, с особой тщательностью стоило представить и фасон, и ткань его элегантного пиджака - с тем, чтобы сорвать его и прильнуть всем телом, еле сдерживая судорожные движения. И она почувствует, как учащается его пульс, и как к лицу приливает кровь - нет, не увидит, а ощутит, какой горячей стала его щека...

...и весь он будет дышать жаром под рубашкой - может, у председателя действительно поднимается температура?..

Она его доводит. Мучит и доводит.

Ох, нет, ладно, это слишком, но как она с ним сцепится! Он ведь тоже горяч, ведь недаром в письмах к Нине назывался "хулиганом" по-есенински, ох, боже, да ведь он ещё и стихи пишет... Ну, она из него эту дурь выбьет! В смысле, выбьет так, чтоб он выдавал ещё больше "дури".

...Есть конспиративная квартира. Несколько. По всей Москве. Разнообразие так пикантно.

Поезд неожиданно встряхивает, и стучит ложечка в стакане, почти как Алесины зубы.

...Какое, к чертям, разнообразие, они валяются, извиваясь, на ковре. Не до рассуждений.

От грубости собственных мыслей у неё захватывало дух.

"Боже, что я несу".

Стамбровская поёжилась и испуганно вздохнула, оглядываясь по сторонам, как вор. Вон через проход девушка с ноутбуком, смотрит фильм, а полковник дремлет, а эти двое вообще ушли курить, а вон ещё один парень напротив и наискосок, ну, может, ничего и не заметил... Ведь Алеся просто сидела на месте. А ёрзанье можно списать на долгий путь, отсидела уже всё, сил больше нет.

Нет! Вот действительно их нет! Пропади всё пропадом!

С горящим лицом она рванулась с места и, балансируя в проходе, побежала в туалет.

Вернулась минут через десять: с догорающим на щеках заревом, расслабленная и пристыженная. В дверь к ней никто не ломился. Но всё равно было неловко. Ведь это очень низменно, в конце концов. А притом ещё и неудобно: у неё всё внутри перемкнуло от переживаний, и вышло так, что её отлучка всё равно была не по прямому назначению. Потом снова тащиться в конец вагона... Когда отпустит.

Стамбровская вздохнула, потянулась почти до судорог в мышцах, и уютно сползла на сиденье, расставив ноги (ну и пусть говорят, что девочки так не сидят и это некрасиво). Она взяла со стола и ежедневник с ручкой, и книжку. Теперь, кажется, мысли встали на места. Правда, всё равно - стыдно. До ужаса. Главным образом, за этот выплеск и разные мысли.

Ну и ладно. Алеся решила, что порефлексирует потом. А пока что щитом против замешательства выступили стихи. Она наконец смогла подтянуть к себе все строчки, как воздушного змея на верёвке. Сосредоточенно, на одном дыхании принялась за перенос их на бумагу, и стихотворение в характерной манере получалось длинное и тонкое, как она сама.

Целый час Алеся была поглощена записыванием и шлифовкой стихотворных строк. И когда они сошли-таки в Гомеле и начали свою профаническую деятельность, она уже была преисполнена чувства удовлетворения, ведь самое главное - сделано. И ещё, что характерно, стыд её куда-то улетучился.

Глава седьмая

Сближение

Она ещё никогда не писала столько стихов.