По ту сторону лета

Выполнить обещание я не сумела. Последнее тому доказательство было мне только что предоставлено. Приговор вынесен, подсудимая признана виновной. Эрмина паковала вещи в большие картонные коробки. Уносила свой бардак с собой. Поживет у Жоржа, пока не подыщет маленькую квартирку на двоих с подружкой. Немного поможет отец, но и она найдет себе работу, чтобы оплачивать свою часть аренды. Во всяком случае, так она все распланировала. Она насвистывала, старательно делая вид, что ей все нипочем. Я никогда не переоценивала душевных качеств своей дочери, но знала, что в эту минуту сердце у нее щемит так же, как у меня, а в горле стоит комок, наполняя рот горечью. На улице лил ледяной дождь, расчерчивая своими струями хмурый февральский день, и мне было больно думать, что моя дочь уходит из теплого дома в какое-то неизвестное мне место, и еще неизвестно, не замерзнет ли она там. В ванной комнате она собрала свои флаконы и кое-как побросала в коробку. Меня так и подмывало помочь ей и сказать, что так нельзя, что все разольется. «Давай я уложу», — хотела предложить я. У меня прямо руки чесались аккуратно расставить ее пузырьки, плотно прижимая один к другому, чтобы не разбились в дороге. Разумеется, я этого не сделала. Ограничилась тем, что слонялась за ней по пятам, но от материнских наставлений воздержалась — низвергнутая, я больше не имела на них права. Покончив со сборами, Эрмина потерла руки, стряхивая пыль, затем уперла их в бока и удовлетворенно вздохнула. Грузчики приедут и все заберут, сообщила она, а когда я выразила удивление, только возмущенно хмыкнула: «Что тебе не нравится? Лично я не собираюсь уродоваться, таская все это на своем горбу!» Бетти поджидала ее на пороге. Из нас троих она меньше всех прятала чувства и откровенно хлюпала носом. В кулаке она держала тряпку, которую использовала в качестве носового платка. Мысль о продолжающемся распаде семьи была ей невыносима — именно его она и оплакивала, а вовсе не расставание со стервозной девицей, никогда не пытавшейся с ней поладить. Эрмина натянула шерстяное пальто и подхватила чемоданчик, в который сложила самое необходимое. Она даже не оглянулась с порога, не желая рисковать: как известно, последние слова и жесты порой способны перевесить все, что было сказано и сделано до того, заставляя переменить с трудом принятое решение. Такого подарка, как грусть на блюдечке, Эрмина мне преподносить не собиралась. Мимо горестно застывшей в дверях Бетти она прошла, не удостоив ту ни единым взглядом. Несчастная женщина дважды перекрестилась, быстро и нервно. Во мне и так с самого утра все кипело, но эти ее судорожные дерганья окончательно выбили меня из колеи. Едва закрылась дверь, я повернулась к Бетти, уже вовсю рыдавшей: «Вы-то чего разнюнились? Вы радоваться должны, что Эрмина ушла. Она вас ни капли не любила. Утверждала, что вы плохо работаете. Что на кухне вечно грязь. Она раз тридцать требовала, чтобы я вас уволила. А вы по ней плачете как по родной!»

Бетти еще никогда не слышала, чтобы я повышала голос. Она так и замерла с открытым ртом — круглая дыра со стекающими книзу краями, — исказившим лицо безобразной гримасой. От вида этого уродливо раззявленного рта меня передернуло. Наверное, из-за него я и не сдержалась: «А если вам что-то не нравится, если вы считаете себя вправе меня осуждать, то можете убираться! Вы — наемный работник, и я плачу вам не за то, чтобы вы изливали тут свои чувства! Так что собирайте вещички. Хотя бы получите достойный повод ходить с постной миной!» Гнев, как и чревоугодие, может доставлять краткое, но чрезвычайно сильное наслаждение. Ты окунаешь палец в банку с вареньем и облизываешь его, сладость растекается по нёбу, и вдруг ты понимаешь, что хочешь еще и еще, и уже не можешь остановиться, пока не прикончишь всю банку. Уголки ее губ сползли еще ниже. Выглядело это ужасно, как будто рот сейчас вообще упадет у нее с лица. И я решила ее добить: «Ваша жизнь никчемна, Бетти. Вы одна, мужа у вас нет, а детям на вас наплевать. Их интересует только ваш банковский счет. Не уверена, что, если вы завтра сдохнете, они проронят хоть слезинку. А теперь уходите. Видеть вас больше не желаю». То, что я выгнала Бетти, произошло в какой-то мере случайно, но, расправившись с ней, я сразу почувствовала, как все мое измученное тело накрывает волной спокойствия. Бетти еще раз перекрестилась, но это уже не имело никакого значения. Она неодобрительно трясла головой и еле слышно бормотала: «Нехорошо это, совсем нехорошо. Разве ж так можно?..» Я ушла к себе и легла.

18