По ту сторону лета

Он настоял на том, чтобы пригласить меня на ужин. С тех пор как мы остались в квартире одни, поведение Арно совершенно изменилось. Плотину прорвало, и он начал понемногу рассказывать о себе. Я не задала ему ни одного вопроса, хотя они так и рвались с языка. Мне хотелось знать, где он родился, хотелось иметь представление о его прошлом, его семье, получить хоть какие-то обрывочные сведения, позволяющие понять, что он за человек. Не хуже завзятого детектива я собирала улики. У него не было по-настоящему счастливого детства. «Мы с матерью», — говорил он, никогда не упоминая об отце. Вряд ли это было случайностью. Однажды он назвал имя города, в котором вырос, — Дижон. В небольшом домике. Итак, домик в Дижоне. Не бог весть что, но у меня хоть появилась точка отсчета. Мысленно я воссоздавала декорации. Скромное строеньице, выкрашенное голубой или охровой краской, под черепичной — чтобы выглядело не так убого — крышей, с крохотным ухоженным садиком, в котором по весне высаживали ровной ниточкой луковицы нарциссов или тюльпанов. Мать — славная тихая женщина, державшая дом в чистоте, но лишенная всякого вкуса. Она коротко стригла ногти, которые сроду не покрывала лаком, никогда не ходила к парикмахеру и часто сетовала, что совсем не успевает следить за собой.

В районе царила скука, бурьяном заполонившая все вокруг. Стоило чуть ослабить бдительность, как жизнь, и без того не богатая на сюрпризы, делалась и вовсе тоскливой. Недели проходили, похожие одна на другую: супермаркет, взносы по медицинской страховке, подарок ко дню рождения, подарок к Рождеству, и год начинался по новой, точно такой же, как предыдущий. Но мне требовалось нечто большее, чем предположения. Я не пыталась разобраться в характере Арно, просто хотела чуть лучше его понять, чтобы его поступки перестали казаться мне странными и эксцентричными. Пока он представлялся мне беспорядочной грудой фрагментов головоломки. А мне нужна была целостная картинка.

Он купил подержанную «веспу» — серо-голубую тарахтелку, должно быть, выпущенную как раз в те годы, когда мне было по возрасту прокатиться на такой. Перед выходом он попросил меня пойти в джинсах и вообще одеться попроще. Я радостно собиралась. Улыбаясь сама себе, завязала волосы в конский хвост — школьница, да и только. Так, кардиган, туфли без каблуков… На эти несколько часов я решила забыть, что от последнего свидания меня отделяет уже не одно десятилетие. Люди тебя на смех поднимут и будут совершенно правы. Давай-давай, еще губы накрась розовой помадой. Может, для полноты образа споешь что-нибудь? Из времен своей юности: «Нельзя такой красоткой быть, такую трудно полюбить»? А теперь послушай, что я тебе скажу, если хочешь, могу и спеть, не бойся, я на ушко, главное, слушай, потому что с тобой говорю я — голос твоего рассудка: «Сумасшедшая старуха, сумасшедшая старуха, сумасшедшая старуха, вот и вся развлекуха».

Дожидаясь меня, Арно лежал на диване и курил. По всей гостиной теперь стояли емкости, служившие пепельницами. Внезапное исчезновение Бетти преобразило общий вид квартиры. Предметы, прежде располагавшиеся строго на своих местах, отныне перемещались туда-сюда в зависимости от нашей в них надобности. От этого складывалось впечатление постоянного движения. Впечатление живой жизни. Я даже поймала себя на том, что начинаю входить во вкус художественного беспорядка.

Я училась терпимости. Если, собираясь уходить, я не могла найти ключи, то напоминала себе, что злиться не на кого, и вообще, никто тебя не съест, даже если ты опоздаешь. В привычке опаздывать нет ничего ужасного, она даже может быть симпатичной. Хорошо бы Эрмина вернулась — посмотрела бы, какого прогресса я достигла. На мои звонки она не отвечала, как, впрочем, и Жорж, но я знала, что они думают обо мне: раз не желают разговаривать, значит, решили меня наказать. Раньше они не общались со мной, потому что просто меня не замечали, и это было обидно. Нарочитое молчание свидетельствовало, что их отношение ко мне в корне изменилось.