В то время как другие кредиторы, в их числе и многочисленные иностранные банки, грозились наложить арест на эту столь важную для страны морскую артерию, Британия приобрела у Египта часть его суэцких акций и стала, наряду с Францией, собственницей канала. Оба государства взяли под контроль финансы Египта, даже поставили двух министров в его правительстве. Однако налоги, которые установил хедив для оздоровления своей экономики, оказались для народа непосильным бременем. Поэтому на сына и преемника смещенного со своей должности Исмаила, Тауфика, с самого начала смотрели подозрительно, видя в нем, прежде всего, марионетку европейских держав. Египтяне снова ощутили себя наследниками великой культуры, создавшей Абу Симбел, Мемфис, Фивы, Карнак и пирамиды, когда их поработители жили еще в пещерах, и кровь в их жилах закипела.
– А что, если Араби просто засыплет канал? – предположил Саймон.
– Ну, этого не будет, – усмехнулся Леонард. – Он же первый сядет на мель, и в прямом, и в переносном смысле.
– Зато он может перекрыть воду другим городам. – Джереми поставил бокал и снова принялся чертить пальцами по столу, разъясняя диспозицию. – Я смотрел по карте. Из Каира канал с питьевой водой идет на северо-восток и разветвляется близ Нефиши. Одна из ветвей обеспечивает Исмаилию и Порт-Саид, другая – Суэц. Кто контролирует водоснабжение городов на побережье, тот контролирует всю территорию. Поэтому нельзя допустить, чтобы Каир оставался в руках повстанцев.
– Ты думаешь, нам придется воевать? – тихо спросил Стивен.
– Ну что ты, – успокоил его Леонард. – В лучшем случае несколько стычек, пока мы не раздробим армию Араби.
– Что ж… – пробормотал Джереми.
Он снова вспомнил мертвого мальчика в разрушенном доме и не знал, что лучше – забыть его как можно скорее или сохранить в памяти в качестве вечного предупреждения.
– Ну а если дойдет до боя, – провозгласил Ройстон, вставая, – лучших соратников, чем вы, мне не найти. – Он сделал театральную паузу и поднял бокал. – Так поклянемся же поддерживать друг друга, какой бы жаркой ни была битва. И на войне, и в мирной жизни отныне и навек мы будем как пятеро мушкетеров. Один за всех, и все за одного!
Саймон и Леонард скептически усмехнулись, Стивен одарил Ройстона нежной улыбкой, а Джереми презрительно скривил рот. Однако уже в следующую секунду раздался дружный звон бокалов, и нестройный хор голосов подхватил предложенный Ройстоном девиз, эхом отозвавшийся в пространстве звездной александрийской ночи:
– Один за всех, и все за одного!
18
…и когда я вспоминаю те выходные в Эстрехэме, с трудом верится, что с тех пор прошло всего-то чуть больше года. Я часто думаю о тех днях и о твоем обещании. Передавай привет Аде и Бекки, а также полковнику и леди Норбери.
Это письмо лишь сегодня после обеда завершило свое тринадцатидневное путешествие из Александрии в Шамлей Грин. С тех пор Грейс успела перечитать его не меньше десяти раз. Ей казалось, целая вечность прошла с того грозового дня, когда в садовом павильоне имения Эстрехэм она дала Джереми клятву. Этот год тянулся бесконечно долго, хотя праздников, приемов и званых вечеров в нем было не меньше, чем в предыдущие. Все так же читали, гуляли, выезжали на охоту и коротали досуг за тысячей важных и незначительных занятий, какие были приняты в Шамлей Грин. Однако Грейс казалось, с тех пор как рядом с ней не стало Стивена, Леонарда, Саймона и, прежде всего, Джереми, время остановилось.
Она задумчиво смотрела в окно, где только что прошелестевший над садом дождь словно размыл сияющие краски сентября.
Грейс вздрогнула и закрыла глаза, прислонившись лбом к оконной раме. Мечтательная мелодия, доносящаяся из комнаты для музицирования, как нельзя лучше отвечала ее настроению.
– Прости, ты что-то сказала?
Мать подняла глаза от рукоделия. Она заблаговременно вышивала наволочку для рождественского базара в церкви Святой Троицы.
– У тебя плохие новости?
– Нет, – быстро ответила Грейс, выдавив из себя улыбку, и, снова повернувшись к окну, шепотом добавила: – Нет, ничего…
На край клумбы опустился неизвестно откуда взявшийся комок мокрого пуха. Под померанцевыми деревьями, которые, собственно говоря, давно было пора укутать на зиму, сновал воробей. Он пыжился и вращал головкой с острым, как булавка, клювиком, пока не улетел.
– Как ты пережила все эти годы? – Грейс скрестила руки на груди и повернулась к матери.
– Ты имеешь в виду, пока твой отец был в Индии? – Леди Норбери осторожно продела нитку сквозь туго натянутую ткань.
– Да. – Грейс подошла к дивану и села рядом с матерью. – Должно быть, это далось тебе нелегко.
Она выскользнула из туфель, подобрала ноги и положила щеку на подлокотник.