В Шамлей Грин она достаточно заглядывала в расходные книги, чтобы иметь представление о том, во что обходится жизнь. И это при том, что Норбери, хотя их и нельзя было назвать богачами, считались вполне состоятельными людьми и ни в чем себе не отказывали, хотя и не транжирили денег попусту.
Констанс Норбери в задумчивости водила пальцем по уже вышитым цветам и листьям.
– Отец и я давно решили не принуждать вас к браку и в любом случае не чинить препятствий, хотя с нами родители поступали иначе. Однако это не значит, что мы будем сложа руки наблюдать, как ты, поддавшись мимолетному порыву, ломаешь себе жизнь. – Леди Норбери обрезала зеленую нитку и, послюнявив ее конец, продела в игольное ушко. – Если тебе непременно нужен мистер Данверс, остается ждать и надеяться, и при этом еще молиться, чтобы он как можно скорее заслужил повышение. Мы же, со своей стороны, не станем утаивать, что Леонард предпочтительнее для нас в любом отношении. – Мать глубоко вздохнула и улыбнулась: – Ну, на сегодня проповедь окончена.
Некоторое время Грейс внимательно наблюдала за тем, как мать вышивает розовый бутон, покрывая его чашечку нежными чешуйчатыми лепестками.
– Я думаю, не вернуться ли мне в Бедфорд?
Констанс Норбери улыбнулась, не поднимая головы.
– Ради себя или чтобы дать свободу Аде?
Щеки Грейс залились краской, словно кожа стала вдруг прозрачной, как стекло.
– И то и другое, – призналась она, опустив голову.
Улыбка матери стала задумчивой.
– Тогда тебе лучше спросить отца.
В коридоре Грейс заглянула в приоткрытую дверь комнаты для музицирования. Ада сидела за фортепиано и, опустив голову, вот уже в который раз наигрывала одну и ту же мелодию. На ее плечах лежала шаль, которую Саймон прислал из Чичестера в подарок на Рождество, коньячно-зеленая, с розовыми пятнами. То Рождество они встретили уже на Мальте. Сестра, казалось, ушла в себя с тех пор, как разлучилась с Саймоном. Она стала более замкнутой, однако в ее глазах Грейс замечала странный блеск, которого не было раньше. Аду, похоже, не слишком расстраивало ни то, что ее дебют в свете отложен еще на год, ни то, что она не может вернуться в Бедфорд. Казалось, она вполне довольна существованием в своем маленьком мирке между фортепиано, книгами и красками для рисования. И только когда приходило письмо от Саймона, она оживлялась, срывалась с места и тут же с безумной улыбкой на лице прочитывала его. Полковник смотрел на это неодобрительно, однако не вмешивался и не высказывал никакого недовольства.
Грейс дошла до кабинета отца и остановилась. Некоторое время она будто прислушивалась к тому, что творилось за дверью, а потом уверенно постучала.
– Войдите!
Полковник Норбери посмотрел на нее поверх очков, которые он надевал с весны, когда работал с бумагами.
– Грейс?
– Уделишь мне минутку, папа?
– Конечно. – Полковник снял очки, а Грейс закрыла за собой дверь. – Садись.
По зелено-коричневому узорчатому ковру Грейс прошла к письменному столу и опустилась на стул, все еще с письмом Джереми в руке. Другой рукой она попыталась дотянуться до лежавшего в корзинке Гладди. Когда Грейс вошла, сеттер поднял голову и завилял хвостом. Сейчас он снова спрятал морду между лапами, издав при этом звук, одновременно похожий и на глубокий вздох, и на довольное урчание.
– Я слушаю тебя, – нетерпеливо сказал полковник.
Грейс выпрямилась.
– Я хотела бы вернуться в Бедфорд.
Как и отец, она не проявляла склонности к пространным вступлениям и поэтому сразу перешла к делу.
Полковник поджал губы, положил очки на бумаги и откинулся на спинку стула.
– Это уже странно, ты не находишь?
– Я хорошо все обдумала, прежде чем прийти к тебе.
Отец сдвинул очки влево и провел кончиком большого пальца вдоль дужки.
– И что же заставило тебя принять столь неожиданное решение?