По ту сторону ночи

Уже на подходе мой товарищ стал носом крутить. «Вроде как обедом пахнет!» «Что ты, говорю, какой там обед. Тебе, верно, с голоду мерещится!» А он стоит на своем: пахнет, мол, и только! И что ж вы думаете? Подошли мы к палатке, а там и в самом деле не обед, а настоящий пир Ирина Михайловна нам приготовила. Перед костром расставлены миски с вареной рыбой, а в ведре над огнем кипит замечательная наваристая уха. Мы так и обомлели. «Откуда это у вас? Как вы столько рыбы без сети наловили?» А она видит, что мы пустые вернулись, и усмехается. «Вы, говорит, меня с собой не взяли, а я обиделась и решила показать, что могу не хуже вашего охотится!»

Нам, конечно, ничего не оставалось, как проглотить это ее угощение, что мы без лишних слов, и сделали. Хоть и без хлеба, а наелись досыта. После, уже на плоту, Ирина Михайловна нам рассказала, как ей удалось нас так здорово осрамить.

Когда ей надоело ждать нас у палатки, она тоже решила пойти по берегу. Ясно, что она захватила и пистолетик, о котором я говорил. Мы отправились с рабочим вверх по протоке, а она вышла к главному руслу и пошла по течению. Идет и вдруг видит: впереди на мелком перекате что-то темнеет. Как будто большой пень, а шевелится. Подошла ближе. Медведь рыбу ловит! «Вот, думает, здорово, никогда не видела!»

Другая на ее месте Живо навострила бы лыжи, но Ирина Михайловна подкралась поближе и, присев за кустом, стала наблюдать.

Матерый медведь устроился на косе посреди переката и пристально всматривался в воду. Время от времени он молниеносно выбрасывал на гальку сверкающую рыбину. Тут же он пришлепывал жертву лапой и, подцепив когтями, подкладывал ее под себя. Медведь был очень увлечен охотой и не следил за своим уловом. Многие рыбины, очнувшись от оглушающего удара, выскальзывали из-под него и, изгибаясь и подскакивая, уходили обратно в воду. На глазах Ирины Михайловны у медведя убежало таким образом не меньше половины добычи. Но медведь почти не обращал внимания на потери и только изредка бросал косой взгляд на прыгающую рыбу и что-то ворчал про себя, не переставая, однако, следить за водой. Видимо, это был страстный охотник, для которого сама охота рыла важнее добычи!

Но Ирина Михайловна тоже была охотницей. Зрелище поглощенного охотой медведя и выловленной им рыбы натолкнуло ее на озорную мысль: а что, если попытаться отобрать у косматого рыболова его добычу!

Не думая о риске и о том, что ее озорство может обернуться плохо, она подняла пистолет и, испустив пронзительный клич, дважды выпалила в воздух.

Случилось удивительное. Громаднейший медведь, рявкнув, подскочил на месте как ужаленный и, бросив, свою добычу, пустился наутек. Поднимая тучу брызг, он помчался к противоположному берегу и мгновенно скрылся в кустах. Долго хохотавшей Ирине Михайловне оставалось только перебрести на косу и забрать свою незаконную добычу. Там остались два почти метровых кижуча и несколько сильно избитых горбуш. Их она даже не взяла, так как двух больших рыбин было вполне для нас достаточно.

Вот как поймала случай Ирина Михайловна! А что получилось бы, будь она в тайге чужой? Сидели бы мы в тот день на плоту не солоно хлебавши!

— Ничего подобного! — решительно отрезал Гоша. — Свой, чужой! Подфартило, и все! Мы с дядей Петей на што свои, а застукал нас мишка и штаны скинул!

— Штаны? Хо-хо! Однако хороши вы были!

— Хороши не хороши, а с голым задом цыганочку плясали!

Понимая, что пришел его час, Гоша оглядел нас лукавыми глазами и даже помолчал с минуту.

— Послали нас, значит, с дядей Петей за баланами для новых бараков…

— Да ты хоть толком скажи, кто этот твой дядя Петя?

— Дак дядя Петя старший конюх у нас в лагере! Душевный старик; с Дону пригнали за корову.

— Как так за корову?

— Погоди, Миша, ну что ты его путаешь? Не мешай!

— Ну вот, взяли мы сани, потому уже снег лежал, и почапали в тайгу. Дорога горная. Оттепель. Ну не тянут лошади, хучь плачь; с грязи на снег перебиваемся. Еле доползли! А пока баланы к саням стаскивали, вовсе стемнело.

Говорит дядя Петя: «Ну, оголец, ночевать нам придется. Сбирай дрова, да побольше. Ночью будет холодно».

А я ему: «Что как нас, дядя Петя, в бегах объявят? Ведь верный карцер!»

«Не боись, говорит, Гошка, нашей вины тут нету, не посадят! Не ломать же лошадей по буеракам! А окромя того, говорит, нарядчик у меня дружок, он не выдаст. Ты знай тащи сушняку на большой костер, а я место у огня приспособлю».

Взял он сколько-то здоровых баланов, у огонька в ряд положил и ветками прикрыл, чтобы, значит, не на мокрой земле ночевать. А я огонь пустил до самого неба. Пышет! Тепло! Красота!; Лошадей он пригнал и к саням у костра привязал. Сели мы, пайку съели, махровый дым кольцами завиваем. Потом он меня на зеленую постель уложил, бушлатом укрыл и говорит: «Спи Гоша, а я помечтаю».

Я лег, а он под нос себе тихонечко дудит и в костре ковыряется.

Ну, заснул я, конечно, и во сие что-то видел. Вдруг дядя Петя меня под бок тычет: «Проснись, Гоша, тут неладно!»

Я брыкаюсь. Отстань, мол, спать хочу! Куды там, еще пуще меня толкает. «Вставай!» — шипит.