По ту сторону прав человека. В защиту свобод

Однако просто невозможно мыслить и организовывать политический организм в рамках строгого индивидуализма. «Общество не в большей степени делится на индивидов, чем геометрическая поверхность на линии, а линия — на точки» — писал уже Огюст Конт[180]. А в наши дни Раймундо Паниккар говорил: «Индивид — это отдельный узел; а человек — это вся ткань, которая вокруг этого узла, фрагмент всей той ткани, что составляет реальность […] Бесспорно, что без узлов ткань распадется; но без ткани не было бы и самих узлов»[181]. Из этого следует, что любой политический проект предполагает ту или иную форму холизма. С точки зрения холизма, общество предшествует индивиду, как «целое необходимо предшествует части» (Аристотель). Однако части, включенные в целое, не сводятся к этому целому, и в этом холизм отличается от коллективизма. Главное отличие в том, что при коллективизме социальные структуры полностью подчиняют себе индивидов, тогда как при холизме от социальных отношений зависят именно способности индивидов. Эта зависимость не имеет причинной природы, однако она конститутивна и взаимна. С этой точки зрения, общее благо — это не собственное благо целого и в то же время не просто сумма частных благ: это благо, общее частям и целому.

Следовательно, если согласиться с тем, что для защиты и укрепления прав сначала надо утвердить политическое, вполне очевидно, что, атакуя политическое, постоянно пытаясь сократить его прерогативы, теория прав подрывает основания своей собственной реализации. Человек может обладать правами лишь в рамках политики, в политическом жизненном мире, разделяемым сообществом, поскольку всякое право зависит от социально–политических условий, в которых оно было утверждено[182]. И если формальные права — это права, лишенные значения (права на труд недостаточно для того, чтобы найти работу, право на образование не слишком–то важно, если государственные органы не имеют финансовых средств, чтобы гарантировать бесплатное образование), точно так же и индивид сам по себе не может быть подлинным субъектом права. Права могут быть лишь предикатами статуса гражданина. «Если человек достигает уровня человечества, становясь гражданином, — отмечает Мириам Рево д’Аллон, — то есть получая политический статус, и если, обратно, он теряет свои собственно человеческие качества, утрачивая тот же статус, права человека предполагают применение, которое коренится в бытии–гражданином»[183]. И наоборот, люди могут приобрести права лишь внутри определенной политии, в контексте существования, который гарантирует им конкретную способность ими воспользоваться. А это означает, что в конченом счете права утверждают и выражают различие между людьми, а вовсе не тождество[184].

Но нужно пойти дальше и задаться вопросом о самой возможности продолжать говорить на языке прав. Поскольку теория прав человека внутренне связана с либеральной идеологий, любая попытка дать ей новую, не либеральную формулировку скорее всего потерпит провал. Стоит понять, что права, к которым обычно обращаются, — это не столько права, сколько обязанности правителей и, соответственно, способности и свободы, которые подчиненные могут законно требовать в том случае, если им в них отказано.

Конечно, речь совсем не о том, чтобы отдать защиту свобод на откуп идеологии прав человека, и еще меньше о такой критике последней, которая пыталась бы легитимировать деспотизм. Напротив, речь о том, чтобы показать, что необходимая борьба против всех форм тирании и угнетения — вопрос фундаментально политический, а потому он и решаться должен политически. Иными словами, речь о том, чтобы выйти за пределы юридической сферы и поля нравственной философии и заявить, что власть политического авторитета должна быть ограниченной не потому, что у индивидов по самой их природе есть неограниченные права, а потому, что полития, в которой царствует деспотизм, — это плохое политическое общество, а необходимость сопротивления угнетению вытекает не из врожденного права, а из того, что политическая власть должна уважать свободу членов общества. Короче говоря, люди должны быть свободны не потому, что «у них есть на это право», а потому, что общество, где уважаются фундаментальные свободы, в политическом отношении лучше общества, в котором они не уважаются, не говоря уже о том, что оно предпочтительнее в моральном плане.