По ту сторону рифта

У «я» есть особенность: во всех своих частях сразу оно способно удерживаться лишь не дольше десятой доли секунды. Когда оно чрезмерно разрежается – когда кто-то расщепляет ваш мозг пополам, перерубает, допустим, толстое мозолистое тело, и полушария вынуждены общаться между собой издалека, обходным путем; когда нейронная архитектура рассеивается за некую критическую точку, и передача сигнала из пункта А в пункт Б занимает на столько-то больше времени, чем положено, – тогда система, скажем так, утрачивает целостность. Две половинки вашего мозга становятся разными людьми с разными пристрастиями и целями, с разным восприятием себя.

«Я» распадается на «мы».

Это закон не только для людей, или млекопитающих, или даже земной жизни. Он верен для любого контура, обрабатывающего информацию, и так же применим к созданиям, которых мы еще лишь встретим, как и к оставшимся позади.

Пятьдесят девять тысяч километров в секунду, утверждает Шимп. Насколько сигнал успевает распространиться по этой оболочке за десятую долю корсекунды? Насколько тонко размазано его «я» по небесам?

Плоть необъятна, плоть непостижима. Но вот дух, дух…

Черт.

– Шимп! Если исходить из средней плотности человеческого мозга, то каково количество синапсов в круге из нейронов толщиной один миллиметр и диаметром пять тысяч восемьсот девяносто два километра?

– Двадцать в двадцать седьмой степени.

Я запрашиваю в базе эквивалент разума, занимающего площадь тридцать миллионов квадратных километров: это два квадрильона человеческих мозгов.

Само собой, то, что заменяет этому созданию нейроны, уложено далеко не так плотно, как у нас: в конце концов, мы сквозь них видим. Давайте занизим оценку до предела: предположим, его вычислительная мощность составляет одну тысячную от показателей человеческого мозга. Это…

Ну хорошо, пускай будет одна десятитысячная нашей синаптической плотности. И все равно…

Стотысячная. Едва намеченная пленка мыслящего мяса. Если занижать дальше, то я сведу ее к нулю.

И все-таки это двадцать миллиардов человеческих мозгов. Двадцать миллиардов.

Я не понимаю, как к этому относиться. Перед нами не просто инопланетянин.

Но я не вполне еще готова уверовать в богов.

Завернув за угол, я налетаю на Дикса, который големом застыл посреди моей гостиной. Подпрыгиваю чуть не на метр.

– Какого хера ты здесь делаешь? Кажется, моя реакция его удивляет.

– Хотел… поговорить, – произносит он после паузы.

– Никогда не заявляйся к другим, если не звали! Он отступает на шаг, запинаясь:

– Я хотел… хотел…

– Поговорить. Для этого есть общественные места. Мостик, кают-компания… если уж на то пошло, мог бы просто вызвать меня по связи.

Он смущается.

– Вы говорили, что хотите… лично. Что это культурная традиция.

Ну да, говорила. Но не здесь же. Это моя каюта, мое личное пространство. То, что эти двери не запираются, – уступка безопасности, а не приглашение входить в мое жилье и устраивать засады, стоять тут мебелью.

– Ты чего, вообще, встал? – рычу я. – По плану мы продолжаем работу только через два месяца.

– Попросил Шимпа разбудить меня, когда вы встанете.

Сраная машина.

– А зачем вы встали? – спрашивает он, даже и не думая уходить.

Я вздыхаю, смирившись с поражением, и усаживаюсь в подвернувшееся адаптокресло.

– Хотела просмотреть предварительные данные. «В одиночестве» подразумевается само собой и должно бы быть очевидно.

– Ну и как?

Не очевидно, значит. Я решаю подыграть:

– Похоже, мы вышли на контакт с… с островом. Шесть тысяч каэм в поперечнике. По крайней мере его мыслящая часть. Прилегающая область оболочки в основном пуста. Но все это – живое. Оно осуществляет фотосинтез или что-то вроде того. И питается, видимо. Не уверена только чем.

– Молекулярным облаком, – говорит Дикс. – Там везде органические соединения. Плюс оно концентрирует все необходимое под оболочкой.

Я пожимаю плечами.

– Понимаешь, для мозга рассчитаны предельные размеры, но эта штука такая громадная, она…

– Маловероятно, – бормочет он себе под нос.

Я поворачиваю голову, адаптокресло подстраивается под новую позу.

– О чем ты?

– Его площадь двадцать восемь миллионов квадратных километров, так? Тогда у сферы в целом семь квинтиллионов. И остров находится точно между нами и 428-й, а вероятность этого – один к пяти миллиардам.

– Продолжай. Продолжать ему нечем.

– Ну, просто… просто это маловероятно.

Я закрываю глаза.

– Вот как тебе удается быть таким умным, чтобы жонглировать в голове всеми этими цифрами, и настолько тупым, чтобы не делать очевидных выводов?

Все та же паника, вид как у животного на скотобойне.

– Не надо… я не…

– Да, это маловероятно. С точки зрения астрономии маловероятно, что мы случайно взяли курс на единственное разумное пятнышко на сфере диаметром в полторы астрономические единицы. И это означает…

Он молчит. Растерянность на его лице – насмешка надо мной. Я хочу двинуть ему кулаком. Но вот наконец загорается огонек:

– А, то есть островов больше, чем один? О! Целая куча островов!