По ту сторону волков

— А разве разумно было прятать волчиху на складах, при стольких воришках, при возможности ее обнаружения в любой момент? — спросил Калым. — Столько народу там шастало! Это ж — волчиху и себя самого на разоблачение отдать. Не увязывается с предусмотрительностью и осторожностью Тяпова.

— Увязывается — если вспомнить, что были два склада, залезть в которые и мысль никому в голову не приходила, — возразил Высик. — Пренебрежение среди местных жителей к тому, что на них хранилось, охраняло эти склады лучше любых запоров. А уж уговорить волчиху сидеть тихо Тяпов умел.

— Конечно! — Калым хлопнул себя по лбу. — Склады с книгами! Действительно, самое безопасное место во всей округе. И вашего предшественника нашли мертвым возле одного из этих складов?

— Нет, в стороне. У складов с мануфактурой. Тяпов явно предпочел напасть на него в том месте, которое не давало бы прямой наводки…

— А как же врач? — спросил Калым. — Он-то там бывал?

— Врач набрал разом запасец книг и несколько месяцев разбирался с ухваченным, пополнять библиотеку не лазил. Тут ему повезло. Побывай он там в январе-феврале — и он бы тоже познакомился с оборотнем…

— Он вернулся? — спросил Калым. — Особист выполнил свое обещание?

— Да. Через пять дней объявился, совершенно ошалевший. Сперва его дело затребовали наверх, в Москву, перевезли его из местной тюрьмы в Бутырки, и он уж решил, что из него решили сделать руководителя крупного антисоветского заговора, центральную фигуру для пропагандистского открытого процесса, и приготовился к пыткам и смерти — и вдруг его вызывают, и говорят, что в его отношении ошибка вышла, и он свободен… Больницу расширили, он стал главврачом, руководил коллективом. Мы с ним довольно долго трудились бок о бок, до пятьдесят восьмого года, когда ему предложили комнату и работу в Москве. Уезжая, он оставил мне экземпляр своих законченных переводов.

— Вы их сохранили?

— Так и храню, — пожал плечами Высик. — Перечитываю иногда. Насчет качества судить не могу, но для меня в них явственно ощущается дух тех лет. И ночные страхи, материализовавшиеся то в оборотнях, то в арестах, и полумысли, стиравшие грань между снами и реальностью, и мерзлые рельсы, и бараки, и кровь, и смрад. Наша жизнь отпечаталась на этих переводах; не знаю, по замыслу врача отпечаталась или непроизвольно, из-за того, что он слова из нашей жизни черпал — а может, мне их жизненность лишь мерещится, из-за обстоятельств, при которых они мне достались. Мда… мне там одно особенно нравится, про поганого старичка, который всю жизнь был дерьмом и барахлом, а теперь пытается подводить свои ничтожные итоги. Прямо вылитый я… Но это уже к другому разговору.

— Сколько же всего человек оборотень убил? — спросил Калым.

— Я думаю, вот этих пятерых, не больше, не меньше. Исчезнувших и сомнительные случаи — как с Зюзиным — я в расчет брать не стал бы. Понимаешь, ведь для оборотня было важно свой почерк соблюсти, чтобы в погибшем сразу признавали именно его жертву — впечатлялись, ужасались, запоминали. Он не стал бы ни прятать трупы, ни убивать так, чтобы его броской «росписи» на убитых не стояло. Недаром он и оружие особое подобрал — наверно, приобрел у того же сторожа, брата инвалида. А может, и без его ведома со склада упер. Насчет Занюка я думаю, он на станцию помчался не народ звать, а за обрезом. Он ведь в поселке при станции жил, в Митрохино у друзей гулял, а обрезы тогда у многих были припрятаны. Увидел, надо полагать, волчиху и присвистнул: «Ух ты, какая волчья шапка получится! Да на одну шкуру два дня гулять можно будет! И фиг с два бабка жаловаться пойдет — ее соседи заживо съедят, если узнают, что она волка держит…» А Тяпов в это время был при волчихе, все понял, если и не все слышал, вот и поспешил опередить… Может, это деталь и не очень существенная, но все-таки стоит тебе ее представлять — для характеристики той эпохи, так сказать, для общего понимания.

— Да… — кивнул Калым. — Картина в целом сложилась ясная. Есть кой-какие шероховатости, кое-что не уточнено до конца… В главном, однако ж, мы знаем, что и как было.

— Ты в этом уверен? — вдруг хмыкнул Высик.

— То есть? — выпрямился Калым.

— Я тут тебе целую систему выстроил, с маниями, складом мышления и прочим, чтобы вытащить наружу мотивы поступков Тяпова. Стройная система, ничего не скажешь, но, как и в любой подобной системе, есть в ней излишняя сложность. А если без сложностей? Если предположить, что волк не сбегал никуда, а умер — может, еще в дороге?

— Погодите, погодите, — перебил Калым, — разве парализованный и его мать не видели волка? Ведь они рассказывали вам, что волк сбежал, когда Тяпов переселял с их подворья волчью семью, верно?