По ту сторону жизни, по ту сторону света

Полуавтоматически сработал второй способ самообмана и бегства от рефлексии – «выхожу из себя». Полегчало. Чуть, совсем, но полегчало. Но, я большой мастер бегства от самого себя. Уже. Знаю, как надо самого себя наикать. Чтобы не думать о красной обезьяне, надо думать о белых кроликах.

Кстати о баранах! В ближайшем овраге от будущего на тот момент боя, уже состоявшегося, пастухи укрыли стада баранов. Настоящих и двуногих, которых тоже пасли «пастухи». Находясь «вне себя», чувствую их. Боятся. Рабы? Ну да, они тут работали. Под конвоем или охраной надсмотрщиков с оружием. О боевитости этих «пастухов» довольно красноречиво говорит то, что они вместе со стадом прячутся в овраге – и от меня, и от этих серо-чёрных. Что-то они копали тут. Вот и начатый котлован, вон и отваленная почва Пустоши.

Моя ментальная проекция «вне себя» взлетает. Боги, как они успели тут всё перерыть! Это не новый порядок! Это суслики! Решили лопатами кардинально сменить ландшафт долины? И если ближайшие трудовые-исправительные бригады спрятались, то вот дальше продолжали свой нелёгкий труд землекопов. И все под охраной!

По начатым работам смог догадаться о предназначении только одного котлована. Продольного рва, что выкапывался вдоль реки и вдоль имеющейся дороги, ведущей к Нижнему Городу. И то, догадался только потому, что уже видел такой способ реконструирования дорог, когда новая дорога строиться вдоль имеющейся, а после переноса на неё транспортных потоков – перестраивается и старая дорога. Так вот получается удвоение имеющейся дороги.

Но, блин, откуда они нагнали столько «зеков»? Мои собственные ассоциации нового порядка и пламенных революционеров из моей-чужой памяти настолько совпали, что даже самому жутко! Масштаб задуманного впечатлил, «любой ценой» вызывает оторопь. Ну, что взять с Тёмных? А пламенных мечтателей из моей-чужой памяти уже рассудило время. Их чтили и проклинали разом. Ну, такова селявиха!

А в городе, кстати, идёт бой. Самый тупой и кровавый из всех возможных боёв – городской уличный бой. До сих пор – бой. Хотя отряды нового порядка уже «локализовали очаги возгораний». Блин! Самое хреновое, что в осаде и Гильдия наёмников! Проклятие! Так вот почему они на нас накинулись, как взбесившиеся собаки! Мы же, по определению, наёмники! Читай подкрепления осаждённым! Вот это замес у них тут! Это не считая осаждённого княжьего детинца – замка на холме! Мне глубоко фиолетово, кто обороняется в замке, ведь Старый сказал, что от княжьего рода никого не осталось, мне равно неинтересно и кто их осаждает. Меня беспокоит только сожаление, что мы оказались между жерновов этой внутренней свары псов нового порядка. Досадно!

Мои, пока я «летал в небесах», собрались. Серые, которые сильно раненные, уложены рядочками на обочине, ходячие выстроены, а мои опять перегруженными мулами сбились в колонну. «Проявляюсь».

– Пошли, мужики, – махнул рукой я. – Попали мы, как кур в ощип! Там, оказывается, друзья этих вот разговорчивых серо-чёрных штурмуют Гильдию наёмников. Вот и приняли нас за врагов. Бывает!

– И что делать? – восклицает Пизань.

– Пытаться доказать, что мы не верблюды! – пожимаю я плечами. – Потому, всех этих серо-чёрных освободить и пустить впереди себя. Мы не враги нового порядка. Мы не правые, не левые, ни чёрные, ни белые, ни за порядок, тем более не против него. Мы Смертники. Мы сами по себе.

– Раньше ты говорил, что мы Валенки, – усмехается Дудочник.

– И валенки тоже! – киваю я, даже не улыбнувшись. – Мы много кто. Единственное, нам не надо быть баранами тупорылыми, а главное не стать козлами отпущения чужих грехов.

Никто больше не встал у нас на пути, городские ворота настежь. Заходи – не хочу, грабь награбленное, жги не сожжённое. Хотя люди в привратной башне имеются. И не мало. Чую их. Только носа не кажут.

Про «жги не сожженное» я к тому, что чадили пожарища, на улицах в грязи и нечистотах трупы. В различной степени целостности. Многие уже пованивающие. Эта безумная забава у них тут идёт с того самого дня, как я увёл «своих баранов» в горы. Но я не ожидал, что действо это так им понравится, настолько их увлечёт и настолько затянется. Слишком долог этот осенний кровавый фестиваль. Слишком!

На боковой улице собака рвёт лицо убитого подростка. Я лишь поморщился никогда не любил этих сцен последствий завоёванного города. Собака взвизгнула от боли, убежала. Вскидываюсь – ведь это не я!

– Кто? Ко мне! – кричу я.

С повинной головой, нелепый, придерживая рукой разом сползающие штаны и неподогнанные части доспеха, но тут же запнувшись и вскинув голову, чтобы увидеть меня через сползающий на глаза шлем, с верёвкой в руке, вышел один из моих бойцов.

– Праща? – удивился я.

Боец пожал плечами, шлем опять ему закрыл глаза. Вскинул руку, чтобы поправить шлем – штаны упали, оголив тощий зад и тощие ноги, нагрудник в веревочных петлях сполз, скособочив мужика. Праща – просто верёвочная петля, тут же мужиком и сплетённая из верёвки, которой он и был подпоясан, пуля – подобранный камень.

– Молодец! – возвестил я. – Как всё это вот…