— Передавай, — прошептал тяжелораненый полковник Васильев, обращаясь к замершему в ожидании радисту. — Всё передавай, слово в слово и укажи… — он тяжело вздохнул, собираясь с последними силами. — Укажи, что донесение это подписано командующим Власовым, Зуевым и Виноградовым.
— Я готов, говорите, товарищ полковник, — глядя на умирающего, едва не прослезился радист.
— Докладываю, — зашептал Васильев, собравшись с мыслями. — Войска армии в течение трёх недель ведут напряжённые ожесточённые бои с противником. Личный состав войск до предела измотан, увеличивается количество смертных случаев, и заболеваемость от истощения возрастает с каждым днём. Вследствие перекрёстного обстрела армейского района войска несут большие потери от артминомётного огня и авиации противника. Боевой состав соединений резко уменьшился. Пополнять его за счёт тылов и спецчастей больше нельзя. Всё, что было, взято. На шестнадцатое июня в батальонах, бригадах и стрелковых полках осталось в среднем по нескольку десятков человек. Все попытки восточной группы армии пробить проход в коридоре с запада успеха не имели…
Полковник закашлялся, не договорив. Радист дождался, когда он справится с приступом кашля, и осторожно поинтересовался:
— Это всё, Юрий Алексеевич?
— Я тебе дам всё, — прохрипел рассерженно Васильев. — Передавай… Войска армии три недели получают по пятьдесят граммов сухарей. Последние дни продовольствия совершенно не было. Доедаем последних лошадей. Люди до крайности истощены. Наблюдается групповая смертность от голода. Боеприпасов нет…
Полковник снова замолчал, а радист замер в ожидании. Пауза затягивалась, и тогда он сказал:
— Товарищ полковник, так мы это уже передавали начальнику ГШКА, военному совету фронта ещё 21 июня, утром. А сейчас начало июля…
— Ничего, хуже не будет, — прохрипел полковник. — Пусть знают, гады, как нам здесь приходится. Была бы моя воля, так я бы их всех…
Он снова замолчал, но уже не от усталости. Предсмертная гримаса исказила правильные черты лица полковника Васильева, и он умер, сжав кулаки и сцепив зубы.
Поняв всё и выключив рацию, радист бросился к командиру, встал перед ним на колени и сказал дрожащим голосом:
— Зачем же вы так, Юрий Алексеевич? Сами приказывали не падать духом, из окружения выходить… А теперь что делать прикажете? Как дальше быть, а?
— Что, отошёл в мир иной полковник наш? — прозвучал вдруг рядом чей-то голос, и высокий крепкий солдат вышел из кустов.
— А-а-а, это ты, — уныло отозвался радист, убирая руку от приклада винтовки. — А я уж думал, что не увижу тебя больше.
— Индюк тоже думал, да в суп попал, — угрюмо отшутился солдат, присаживаясь рядом. — Крепкий мужик был, — сказал он, вздыхая. — Ему бы в госпиталь вовремя попасть, так жив бы остался.
— Не говори так о нём, слышишь?! — нервно огрызнулся радист. — Он был хорошим человеком и настоящим патриотом нашей Родины!