По ту сторону звезд. Книга 2

– Хо-хо! Теперь ты подняла свой истинный флаг: пираты на борту, череп и скрещенные кости, и всегда готова воткнуть другу нож в спину, о-ха-ха-ха, на каменных отрогах стоит маяк, кривой смотритель тонет в море. «Малькольм, Малькольм, Малькольм!» – он восклицает, и одинокая в ответ пищит сороконожка.

Тревога нарастала. Фалькони был прав: корабельный ум повредился, и это повреждение гораздо серьезнее, чем бунт против общего решения предупредить Узел Умов. Надо действовать осторожно.

– Нет, – проговорила Кира, – я пришла посмотреть, как ты, – перед тем, как мы отправимся в сверхсветовое.

Грегорович захихикал:

– Твоя вина ясна, как прозрачный алюминий, да, так оно и есть. Как я… – Наконец-то в словесном поносе появилась пауза и даже фоновое бормотание замерло, голос сделался более размеренным – внезапно вернулось нечто, более-менее похожее на нормальность. – Непостоянство природы давным-давно свело меня с ума, и я безумнее звездоклюва, разве ты не заметила?

– Промолчала из вежливости.

– Поистине твои доброта и деликатность не знают себе равных.

Так-то лучше. Кира слегка улыбнулась. Но подобие здравомыслия было хрупким, и Кира прикидывала, как далеко можно зайти.

– С тобой все будет в порядке?

У Грегоровича вырвался резкий смешок, но он быстро его подавил.

– Со мной? О, все будет прекра-асно, безусловно прекрасно. Здоров как бык и вдвое рогатее. Я буду сидеть тут, сам по себе одинехонек, предамся благим мыслям и надеждам на будущие свершения. О да, о да, о да.

То есть – нет. Кира облизнула губы.

– Зачем ты это сделал? Ты же знал, что Фалькони не позволит тебе перехватить управление. Так зачем?

Хор на заднем плане нарастал.

– Как объяснить? Должен ли я объяснять? В чем смысл ныне, когда все свершилось и наступила кара? Хи-хи. Но слушай: однажды я уже сидел во тьме, потерял мой корабль. Потерял экипаж. Я не могу, не перенесу этого снова. О нет, нет, ни за что. Пусть раньше наступит сладостное забвение – пусть смерть положит всему конец. Такая участь намного желаннее ссылки на ледяные утесы, где души блуждают и вянут в одиночестве, каждая – парадокс Больцмана, каждая – пытка дурными снами. Что есть разум? Несущественно. Что есть существо? Не постичь умом. Одиночество – жесточайшее сокращение апреля и…

Треск в динамиках прервал этот монолог, голос Грегоровича угас, но Кира и без того отключилась. Опять он понес чепуху. Вроде бы Кира понимала отчасти его речи, но не это ее беспокоило. За несколько часов изоляции он не должен был прийти в такое состояние. Надо искать причину. Что могло так повредить разум корабля? Вот этого-то Кира и не знала.

Может быть, если направить разговор в более спокойное русло, удастся привести Грегоровича в благоприятное расположение духа и выявить скрытую – коренную – проблему. Быть может…

– Грегорович! Грегорович, ты меня слышишь? Если ты здесь, ответь мне! Что происходит?

После запинки разум корабля ответил слабым, далеким голосом:

– Кира… я плохо себя чувствую. Я не… все пошло наперекосяк.

Она крепче прижала наушники к ушам, чтобы лучше слышать.

– Ты можешь объяснить, в чем причина?

Слабый, затем нарастающий смех.

– О, так теперь ты решила поиграть в исповедника или в психотерапевта? Мм? Так оно? – снова пугающее хихиканье. – Я тебе говорил, почему я решил стать корабельным разумом, о Пытливая?

Ужасно не хотелось менять тему, но и спугнуть Грегоровича Кира тоже опасалась. Раз уж он готов поболтать, она готова послушать.

– Нет, не говорил, – откликнулась она.

Разум корабля фыркнул:

– Да потому, что в тот момент это казалось хорошей идеей, вотонопочемупотомушшшто. Ах, безграничное безумие юности… мое тело слегка пострадало от моей опрометчивости, как видишь (ты не видишь, но ты видишь, о да). Недоставало нескольких членов и некоторых важных органов, и, как мне сказали, огромное количество крови и фекалий красочно размазались по асфальту. Черные ленты на черном камне, красный-красный-красный, небо – блекнущая полоса боли. Выбор у меня был – оставаться запертым в искусственном теле, пока изготавливается новое человеческое тело, или же превратиться в корабельный разум. И в своей гордыни, в своем неведении, я решился проникнуть в неведомое.

– Хотя и знал, что обратного пути не будет? Это тебя не отвратило? – Кира пожалела об этом вопросе, как только его задала: не стоило еще более расстраивать Грегоровича. Но, к ее облегчению, он принял эти вопросы спокойно.

– Я был тогда не так умен, как ныне. О нет, нет, нет. Я думал, что недоставать мне будет лишь ярких впечатлений, соблазнительных соленых и сладких и сочных блюд, да удовольствий телесной близости, тесно прижаться, глубоко проникнуть. О да, но я полагал, о да, я полагал, что виртуальная реальность обеспечит более чем адекватную замену. Биты и байты, бинарные бульки и бублики, тающие тени идеалов, изголодавшиеся по электронам, тающие тающие… Ошибся ли я ошибка ли я? Ошибка ошибка ошибка? Ведь я мог получить искусственное тело и предаться чувственным наслаждениям, тешащим мое воображение…

Кира не совладала с любопытством.