По тундре, по железной дороге: и вновь звучат блатные песни!

Помню, пришли ко мне трое товарищей,
Звали на дело меня,
А ты у окошка стояла, любимая,
И не пускала меня:

«Ой, не ходите вы, ой, не ходите вы,

Вышел ведь новый закон!»
«Всё знаю, всё знаю, моя дорогая,
Что в августе он утверждён»…

Далее следует ограбление банка, а затем — арест преступников. Песня завершается тем же куплетом, с которого начиналась.

Впрочем, существуют и другие варианты. Приведу один из них, который размещён на сайте «В нашу гавань заходили корабли». Он назван «Мчится карета». Мне тоже запомнилось, что так — «Мчится карета по улице где-то» — звучал зачин в исполнении уголовных бардов, которых мне довелось слушать. Хотя на сайте начало несколько иное, да и текст довольно косноязычен:

Едет карета по улице тёмной,
В ней два легавых сидят.
Я между ними с руками связными,
В спину два дула глядят.

Помнишь, ты, милая, шла ты, строптивая,

Я ж тебя там не бросал.
Годы промчались, и мы повстречались,
Я тебя милой назвал.

Ты полюбила за нежные ласки,

За кличку мою «Уркаган»,
Ты полюбила за крупные деньги,
За то, что водил в ресторан.

Моя дорогая… Моя дорогая,

Ты помнишь, как вместе с тобой
Мы целовались и обнимались,
И я восхищался тобой?

Помню, подъехали трое на санях

И звали на дело меня.
А ты у окошка стояла и плакала,
И не пускала меня.

Ты говорила мне, что очень строгий

Войдёт в силу новый закон.
Я это знал, но тебе не сказал, что
Он в августе был утвержден.

Тебя не послушал, зашёл в свою комнату,

Взял из комода наган.
Слегка улыбнулся и в путь устремился,
Лишь взгляд твой меня провожал.

Помню, подъехали к зданью огромному,

Встали и тихо пошли,
А кони с подельником с места сорвались
И затаились в ночи.

Помню, зашли в это зданье огромное —

Кругом стоят сейфы, шкафы.
Деньги советские, марки немецкие
Смотрят на нас с высоты.

Помню, досталась мне сумма огромная —

Ровно сто тысяч рублей.
И нас, медвежатников, ВОХРа из МУРа
Всех повязала во тьме.

Едет карета по улице тёмной,

В ней два легавых сидят.
Я между ними с руками связными,
В спину два дула глядят.

Все эти переделки старой воровской песни объединяет опять-таки точная привязка ко времени действия: указание на некий «строгий закон», утверждённый в августе. Совершенно очевидно, что речь идёт о знаменитом постановлении ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». В народе его именовали «указ семь восьмых», «указ семь-восемь» (седьмое число восьмого месяца), «закон о колосках» (часто с уточнением — о двух, трёх, пяти колосках).

Постановление от 7 августа было принято по инициативе Сталина. Вождь писал Кагановичу и Молотову 20 июля 1932 года:

«За последнее время участились, во-первых, хищения грузов на желдортранспорте (расхищают на десятки млн руб.), во-вторых, хищения кооперативного и колхозного имущества. Хищения организуются главным образом кулаками (раскулаченными) и другими антиобщественными элементами, старающимися расшатать наш новый строй. По закону эти господа рассматриваются как обычные воры, получают два-три года тюрьмы (формально!), а на деле через 6–8 месяцев амнистируются. Подобный режим в отношении этих господ, который нельзя назвать социалистическим, только поощряет их по сути дела настоящую контрреволюционную “работу”. Терпеть дальше такое положение немыслимо. Предлагаю издать закон… который бы:

а) приравнивал по своему значению железнодорожные грузы, колхозное имущество и кооперативное имущество — к имуществу государственному;