По велению Чингисхана

– Слушаю гур хан, – склонил голову Болтонгой, но в голосе его Джамухе послышалась сдерживаемая обида. – Ты гур хан, твое слово – закон. Скажешь умри – умру, скажешь иди – пойду…

– Завтра с рассветом отправляйся в путь. С собой возьмешь мать и сестренку. Держите прямо на юг. Думаю, тебе не составит труда отыскать войско Хорчу-тойона и ты не забудешь при его поисках об осторожности. Не нужно, чтобы вокруг тебя роился туман домыслов и чтобы в тебе заподозрили шпиона. Ты знаешь, кто такой Хорчу?

Не поднимая головы, Болтонгой ответил:

– Это тойон менгетей из нашего джаджиратского рода… Исправно служит Чингисхану…

– Так. Назовешь ему мое имя и скажешь: «Брат мой из братьев, тойон Хорчу! Болтонгоя, который передаст тебе это поручение, отправляю с надеждой, что ты сделаешь его своей правой рукой. Меня же одолели худые предчувствия и мрачные предсказания. Я боюсь не за себя, а за судьбу рода. Так стань здешним джаджиратам защитой и надежным укрытием – они не подведут тебя, как и ты, некогда подаренный мной своему андаю, стал моей гордостью. Пусть Господь Бог Христос помогает тебе, а мне уже ничто и никто не поможет!» Я сказал!

– Ты сказал – я услышал! – пробубнил, вставая, Болтонгой, и Джамуха удостоверился в услышанном, заметив в глазах юноши отчужденность, какая бывает у еще живых, но уже тронутых крылом смерти, раненых или обиженных насмерть…

Да и в душе Джамухи, словно кровоточащей все это время скитаний, в душе, из которой он только что вырвал еще одну живую частичку, уже начинала образовываться ткань отрешенности от срединного мира.

Он рванулся было обнять Болтонгоя, но побоялся боли, которую может нанести это человеческое движение души, надорвав тонкую ткань потусторонности и самоотрешения.

– Спеши! – сказал он, указав на выход из сурта.

* * *

Пришла нежная оттепель, задули теплые ветры, стал таять снег выше долин, а вместе с ним таяла и численность войска Джамухи. Неведомо как, слухи о том, что войско Чингисхана прошло мимо, преследуя обескураженных мэркитов и найманов, достигали становища и вымывали его плоть, обнажая скелет, уже явственно видимый внутреннему взору гур хана.

– Джамуха гур хан, мои нукеры готовы поотрубать головы беглецам, – бодрил коня Маргай-тойон, и конь его делал свечу, готовый к изнурительной скачке. – Прикажи: обезглавим вожаков-предателей, а остальных плетьми пригоним в орду!

Любимый конь Джамухи с черной полосой на спине, словно проникаясь мыслями всадника, только переминался с ноги на ногу под седлом и вяло помахивал ухоженным хвостом.

– Оставь им их головы, – отвечал Джамуха. – Пусть теперь отвечают за свои головы сами.

– Да как же так?! Глядя на них, и остальные разбегутся, а?

– Я никого не держу силой: кто хочет – пусть уходит, путь открыт и степь им войлоком! – он глядел на пепелища бивачных костров и осиротевшие коновязи – и это итог его жизни?

Но объезжавший с гур ханом становище старый воин Маргай-тойон не спешил верить словам вождя: он не единожды переживал подобные спады в настроении Джамухи и знал, что тот – не чета простым смертным. В нем жило могущество духов, а с этим нужно родиться, как с линиями на ладони. Один крик гнева такого избранника небес способен поставить на колени целые тумэны врагов – Маргай-тойон всем сердцем верил в это. И он ли один? Вожди всех племен, собравшись на совет против Чингисхана, подняли над собой на белоснежном войлоке именно Джамуху, а не кого-то другого, чьи возможности имеют человеческий предел. Кто-то из союзников уже пожалел о присяге и нарушил ее – не рано ли? Но тот ли Джамуха едет сейчас рядом с Маргай-тойоном и печально озирает тревожное становище, которому придает видимость прочности лишь белый ханский шатер у подножия горы? Этому ли человеку была принесена клятва верности? Такие мысли могли завести далеко, и старый воин тряхнул головой, как при умывании лица холодной водой горной речки, плюнул на ветер слева от себя в маску духов смущения: не-е-эт! Джамуха это Джамуха… И никто не скажет, что он надумал, дабы обернуть поражение победой.

Вот гур хан поднял руку и произнес:

– Снег опал – не пора ли устроить облавную охоту?

Радостью отозвались эти слова во всем существе Маргай-тойона.

– Хоп! – ответил он. – Дадим нукерам порезвиться!

– Собери два-три сюна… Остальные тоже пусть отправляются на охоту, но охрану стана усильте. Известите всех, кто живет отдельными станами: чадаранов, хатагы, салджетов, дюрбенов и унгуратов – пора охоты! – и Маргай-тойону показалось, что конь Джамухи заиграл под седлом.

– Уруй! – сказал он еще раз, подчеркивая свою готовность исполнять и действовать. – Когда выступаем?

– На рассвете!

* * *

Ача-хотун произрастала из корня древнетюркских ханов.