По велению Чингисхана

Он чувствовал себя большим человеком, он и был таковым, а потому брался за дела, в которые верил безоговорочно и безоглядно. Однако мог ли он решать только за одного себя, будучи военачальником? Нет. Увлекаемый интересами окружения, он, Джамуха, часто впутывался в чуждое своим интересам дело. Вот и приходится всю жизнь терять себя, возвращаться к тому, от чего бежишь, чему сопротивляешься. Будь ты хоть каким чистым и простым душою, все равно болезни и страсти окружения опутывают помыслы, передаются, как тарбаганья болезнь, липнут гнусом – и вот ты становишься предателем, ни разу не предав, обманщиком, не обманув, лжецом, не солгав… Вот они, горе и сожаление! Когда лучшая часть жизни позади, оказывается, что жил не по своей воле и желанию, а лишь глупо следовал чужому велению и начинанию. Так узнаешь конец, не ведая начала. Не так ли воспользовались его честолюбием Тогрул-хан, Тохтоо-Бэки и Сача-Бэки, превратив Джамуху в гончего пса кэрэитов и мэркитов, в бьющего сокола найманов? Не он ли, приняв за свою чужую ненависть, обратил копье против Тэмучина? Не он ли, Джамуха, кичился своей свободой от чужой воли, ставя свою волю превыше любой другой, живой или мертвой, но что это – воля? Свобода? Захотел – ушел, решился – сделал… Не так ли поступает неразумный еще ребенок, пачкая все подряд или входя в реку на нетвердых ножонках?… Непостижимым законам мироздания нужен жесткий закон жизни человеческих сообществ, который может постичь каждый человек и добровольно подчиниться ему, чтобы чувствовать себя свободным внутри этого закона. Иной свободы нет, есть лишь слова о ней, которые от многократного оборота теряют изначальный смысл и превращаются в свою же противоположность. Так стали противоположностью они, Джамуха и Тэмучин, побратимы-ханы, по-разному постигающими суть свободы, а посредине – жизни и судьбы многих и многих. Верно говорят мудрецы: с кем поведешься, с тем и судьбу разделишь.

Тот мальчишка, что выкапывал корни съедобных растений и ладил удочки на рыбу; тот, который прятал слезу над издохшими овцами, не зная чем, кроме ягод дикой рябины, накормить мать, сестер и братьев, когда скрывался от Кирилтэя – он уже тогда говорил Джамухе:

– Наша степь велика, и правят в ней десяток мелких и безмозглых ханов… Они не признают стыда и правды, как Кирилтэй… Ради жирного куша они плодят клевету, слухи, вражду между людьми и народами, потому что только война дает им этот кусок… Они попирают обычаи и нравы народов, выпестованные веками кочевой жизни, пресмыкаются перед сильным и помыкают слабеющими. К чему это ведет? Где конец этому самоистреблению? Он – в единстве перед лицом высшего закона… Это и есть свобода! Но кто, какой божий посланник, наконец, установит этот единый для всех закон, где же он?

Так говорил в их первую встречу сын Джэсэгэя-Батыра, и его плечи под овчинным тулупом подрагивали не то от холода, не то от волнения. С ледяной глади Онона несло снежной взвесью, а войлочные сапоги Тэмучина порядком поистрепались – он крепко сжимал ногами бока своей кобылки, грея ноги. Тогда Джамуха, сын вождя джайратов Кара-Хадана, угостил подростка сушеным мясом из своего дорожного кожаного мешка и сказал, как может сказать тринадцатилетний взрослый сопляку-одиннадцатилетке:

– Решившись однажды подчиниться кому-то другому в этом срединном мире и жить по его указке – разве это достойно ханских детей! Что это за высший закон?.. Что можешь знать о нем ты – изгой, не брезгующий есть сусликов и кору деревьев?

– Я ем то, что могу добыть. Я ем, чтобы не умереть с голоду и сохранить род, – и он протянул недоеденное мясо Джамухе. – Возьми, я могу обходиться без него.

– Я рад, что встретил тебя… – отводя его руку, начал Джамуха, но Тэмучин перебил:

– А высший закон тот, которому подчиняются звезды на небе и по которому они исчезают с восходом солнца… Тот, которому подчиняются реки, убегая строго на север… Тот, непостижимый рассудку мудреца, по которому муравьи возводят свои крепости… Птицы летят на гнездовья, рыба идет на нерестилища… Людям нужно найти свое место внутри этого закона… И только тот, кто предугадает и предвосхитит неумолимый и верный ход этого закона, будет победителем.

Он сунул остатки мяса под седло, чтобы не обидеть нового и единственного друга, сказав:

– Отвезу мяса Хасару…

Может быть, уже тогда, научившись заботиться о сородичах, он понял смысл ханской свободы, отличной от свободы простого воина или скотовода?.. Поддавшись соблазну вседозволенности, Джамуха на склоне лет превращается в хана-бродягу, бежит и теряет тех, кто безоговорочно следовал за ним и его знаменем. А что же андай Тэмучин? На просторах Великой степи он становится единственным владыкой. Еще пылят по ее окраинам смятенные остатки мэркитов Тохтоо-Бэки и найманов Кучулука, но эту пыль легко осаживает быстрое время, относит свежий ветерок: все, кто не с Тэмучином, – обречены.

* * *