По велению Чингисхана

– Джамуха гур хан! Я преклоняюсь перед твоим славным именем и храбростью одинокого волка! Я молод, но твердо запомнил, что почтение к чинам и заслугам еще никому не вредило. Потому без распоряжения Чингисхана я, мэгэней-тойон Усунтай, не имею права принять высокие знаки гур хана – его шапку и его пояс. Возвращаю их тебе, а чуть позже мы отрядим тебе приличествующую свиту и проводим тебя до верховной ставки. Однако это не относится к твоим турхатам! Прикажи им сдать нашей охране шапки и пояса, как того требует боевая обстановка и древний обычай. А мы – люди маленькие. Мы только встретили тебя. Судить же будет совет высших, гур хан. Я сказал, вы услышали!

Народ восхищенно загудел, когда два почтенных старца с поклоном надели на голову Джамухи ханскую шапку и опоясали его. Шапки же и пояса турхатов были сброшены, и тем, кто смотрел на них, казалось, что пояса эти по-змеиному хотят уползти от срама, а шапки напоминают могильные курганы.

* * *

Джамуха боялся одного: снова захотеть жить, снова посвататься к капризной красавице, чье имя – жизнь. А потому окаменел, как жемчуг в раковине, заткнул уши изнутри и проклял свое песенное сердце. Ему заменили коня, увели его турхатов и в сопровождение дали целый сюн воинов в полном боевом снаряжении. Однако любопытство точило камень раковины: он и нехотя замечал, что каждый воин в сопровождении имел при себе пористый камень для острения наконечников стрел, иголки, шило, нитки для шорных работ, глиняный сосуд для варки мяса и кожаную баклагу-бортохо под кумыс, молоко и воду. Каждый имел две небольшие седельные сумки-далинг для походного белья и сушеной еды про запас… И не желающее умирать сердце Джамухи полнилось восторгом и завистью: о, Тэмучин! На твоей стороне попутный ветер судьбы!

Ехали степью, ярилось солнце, жгло Джамуху: детское недовольство своим положением зависимости от непонятных взрослых овладело им. Что за торопыги? Поднялись в путь, а глотка воды не дали! Не все у тебя, андай, в порядке… Нет, не все…

Но не успел Джамуха разбередить свое недовольство, как впереди показался столбик дыма от костра. А старик, стоящий сусликом-тарбаганом у этого костерка, встречал верховых кипящим чаем и сваренным в небольшом котле-олгуе мясом.

Гомоня, сошли наземь. Разминая ноги и спины, неспешно окружили костер, осмотрели сурт с голубым узором по белой кошме, заговорили о диковинном.

– Еще много бедных народов живет в полуночной стороне, где рождается холод… Нет предела тому северному углу, никто его не знает! А у нас хорошо… – говорил пожилой воин со скрюченной кистью правой руки.

– Никто не знает предела потому, что кому ж охота туда соваться? – мудро отвечал хозяин сурта, чей вид и голос показались Джамухе знакомыми. – Кому охота подвязывать себе к ичигам отполированные кости и гоняться на них по льду за птицей и зверем? Упадешь и примерзнешь удом к этому льду – детей не будет!..

– Ну ты и болтун! – смеялись нукеры. – Тебе ли уж бояться, что детишек не будет?

– Как знать? – спокойно отвечал старик. – Есть чудовищные люди и страны. Есть Луковые горы[9], где берет исток Желтая река… Есть страна Ангаман, где люди жрут людей, а сами – и мужчины, и женщины – словно звери ходят голыми, ничем не прикрываются… То-то у тебя глазки-то загорелись! – ткнул старик пальцем в сторону молодого нукера, который перестал жевать мясо.

Молодой смущенно возразил:

– Ты не можешь этого знать!

– Люди говорят, – развел руками старик, высасывая костный мозг. – Купцы… Есть богатые страны и зверь саламандра, который не горит в огне, а живет в нем… Все наше будет! Храни, о вечно синее небо, Чингисхана!

«О Господь Бог!» – снова подумалось Джамухе. – За что мне выпала такая судьба! Почему я остался в стороне от большого пути, как осел, повредивший ногу на караванной тропе, остается среди безводных барханов и иссыхает аж до белых, губчатых костей! Ведь я от всей души верил, что выбрал единственно верный путеводный огонь впереди, и с радостным трепетом отозвался на призыв вождей других родов встать против Чингисхана! Не ты ли, всеединый, вложил в мою грешную голову мысль о том, что только Джамухе по силам сломить Чингисхана, который уже никому во всей степи не дает поднять глаза!.. Но я вижу его народ, устремленный к большой цели, и мне, знавшему этот народ, кажется, что его подменил заезжий китайский фокусник – это новый, молодой народ! Значит, ты пожертвовал мной, Господи, в назидание другим… Значит, ты выбрал Тэмучина и, как всегда, не ошибся, ибо никто и никогда не узнает твоих замыслов заранее, Господи…»