По велению Чингисхана

– Это, наверное, знают только Вышние, – удивленно глянул на него Джэлмэ: разговоры о какой-то вине, о грехе в отношении войны раньше никогда еще не заходили. – А здесь, на земле, бытует лишь обычное стремление оговорить другого, врага, желание переложить ответственность за всё на чужие плечи.

– Несомненно, местные жители во всем обвиняют нас. На их взгляд, мы нагрянули со стороны без всякой причины и разрушили их мирную спокойную жизнь, они-то никого не трогали. А никогда никого не защитивший и ничего не завоевавший старый дурак Хампый-Ага, накликавший на свой народ эту беду, прослывет героем, павшим в битве за родную землю в борьбе с врагом. Для них все равно, что святой батыр…

– Как говорил почтенный старец Чанг-Чун, все мы на этой земле заблудились, и весь корень бед наших лежит в способности людей познать не полную истину, а только часть ее. И потому все у нас строится на предположениях, на взаимном подозрении, вражде…

– Да… – Хан совсем помрачнел. – Почти всегда причиной великой беды становится совершенная мелочь, то, что кто-то кого-то неправильно понял… Как мы с тем же султаном. Подумаю об этом – и горечь заливает горло, и душа томится. И теперь вот, заканчивая свой путь земной… Да-да, не возражай, не крути головой, этим ничего не отменишь… Теперь оглядываюсь назад и поражаюсь, сколько же ошибок мной было допущено, сколько неправедных деяний совершено, преступлений. Разрушено то, что должно было бы уцелеть, и столько светлых жизней оборвано, каким бы жить и цвесть… Но кто будет держать ответ за все это? Неужели одни мы? А те, кто довел нас до этого, стал причиной нашего отпора, неужели останутся в тени? Ведь что они творили с людьми в своих владениях, как измывались над народами своими – а теперь они пострадавшие, а мы завоеватели, убийцы, разрушители… Впрочем, не оправдываюсь, все мы друг друга стоим

– Ну, кто скажет… Разве только сами небесные судьи это знают, – сказал Джэлмэ тихо; и, ухмыльнувшись, добавил: – Наверное, они из той дали, куда ни меч не достанет, ни стрела хойгур не долетит, видят всё, знают истинную правду. И вот поворачивают ее, правду, рассматривают со всех сторон, щупают, на зуб пробуют – и не знают, что с ней делать, как ее рассудить…

– Нет, неладно в мире, жестоко всё – и сейчас, и во все былые времена не лучше. Судить легко, а вот жить… Я грешный очень человек, конечно, но вот подозреваю иногда, что и там в небесах сидят такие же напыщенные и вздорные, как наш Чагатай… Что истины и там вряд ли добьешься. Вот что печально.

* * *

Сегун Хубулай вернулся из Хорезма, лежащего на расстоянии более сотни кес, весьма скоро, сумел обернуться всего за месяц с небольшим – хотя для хана это время тянулось нестерпимо долго. Как он доложил, к несчастью, признаков действительно тяжелой и неизлечимой болезни у Джучи оказалось слишком много. Исхудал и день ото дня слабеет, как говорят близкие к нему люди, болезнь быстро берет своё. Сам же в последнее время только изредка появляется в Ставке, а больше находится на природе, в степи, пытается охотиться, рыбачить… И приказал строго-настрого, предупредил всех: «Запрещаю доносить отцу, что я болен! Пусть не переживает раньше времени, потом все равно узнает…»

И он уже принял решение оставить преемником вместо себя второго сына, Батыя.

– Какой он все-таки человек… безжалостный, да. Ладно, к себе он всегда суров был, а о нас подумал? Об отце, о матери, которые в таком горе… Хоть бы приехал повидаться…

– Попробовали уговорить, да он не согласился. «Прошлое должно остаться в прошлом, незачем возвращаться к нему, ворошить… Теперь моя родина, полученная от отца с вышней помощью Тэнгри, здесь. И кости мои пусть останутся здесь, в этой земле, при детях и внуках моих, и пусть ухаживают они за могилой моей по здешним обычаям…» Так он сказал, говорят.

– О, как он все-таки скуп на порывы сердца… – не сдержал хан горестных слов. – Только Джучи мог сказать, что прошлое должно остаться в прошлом. Но не значит же это, что он отбрасывает прочь от себя мать с отцом, всех своих родных братьев, сестер, близких – всех нас?..

Вот он, еще один итог пространственного разделения Ила… А вместе с расстоянием нас разделяет и время, и сама судьба, пожалуй… Нельзя безнаказанно нарушать естественные границы пространства и времени. Это хан теперь все больше понимает…

А споры все продолжались и с некоторых пор даже обострились – когда после победы над сартелами взоры военных обратились дальше, на Запад и Юг… Всегда были среди высших тойонов те, кто подобно Джэлмэ, твердили, что все имеет свои пределы, естественные нормы, а земель у нас уже предостаточно, пора бы остановиться, осесть и укрепиться, а не ловить изменчивое военное счастье за хвост, ибо оно может так огрызнуться… После каждой крупной победы над такими несколько свысока подшучивали: «Если б послушали вас, не победили бы ни Китай, ни сарацинов, ни даже найманов, а до сих пор сидели бы в глухих степях и заискивали бы перед ними…» Особенно Мухулай с Хубулаем донимали своего друга.