По велению сердца

– И вам! Приятно провести Рождество с вашим сыном, — сказала Хоуп, и они распрощались. Хоуп осталась сидеть, с недоумением глядя на телефон. Звонок Финна ее удивил. Ни к чему не обязывающий и ничего не обещающий разговор, но такой теплый, такой доброжелательный. Хоуп невольно вспомнила проведенный вместе с Финном вечер. Казалось бы, прошло всего два дня, а ощущение такое, что сто лет. И что Лондон с Нью-Йорком разделяют миллионы миль галактического пути.

Но еще больше ее удивила пришедшая от него тем же вечером электронная почта. «Получил большое удовольствие от сегодняшнего разговора. Ваши глаза преследуют меня, как наваждение. А еще — те тайны, что они скрывают. Надеюсь скоро увидеть вас снова. Берегите себя. Счастливого Рождества! Финн». Ей бросилось в глаза, что он пожелал ей «счастливого Рождества», а не «веселого», как принято у англичан. Хоуп была в недоумении, она не знала, как реагировать на это послание. Ей сделалось немного не по себе и вспомнилось предостережение Марка Веббера, что О’Нил — записной бабник. Может, он просто подбивает к ней клинья? Жаждет очередной победы? И все же нельзя не признать, что в Лондоне он вел себя исключительно корректно. И на какие такие тайны он намекает? Что он прочел в ее глазах? Или все это только игра? Однако и тон этого письма, и их сегодняшний разговор по телефону не оставляли сомнения в его искренности. Может, за другими женщинами он и ухлестывает, но в отношении себя она чувствовала нечто иное. И еще ее поразило слово «наваждение». На его почту Хоуп ответила только на следующий день. Не хотелось, чтобы он заподозрил ее в нетерпении, да его и не было. Она надеялась, что они станут друзьями. У нее уже бывали такие случаи с клиентами в прошлом. Со многими из тех, кого она снимала в прошедшие годы, она стала дружить, пусть и видятся они нечасто, а от случая к случаю.

Утром в сочельник Хоуп присела к письменному столу с чашкой чая и составила ответ на электронное послание О’Нила. За окном царило белое безмолвие, все было укутано девственно-белым снегом, а в Лондоне уже вечерело.

«Спасибо за письмо! И за вчерашний звонок. Мне тоже было приятно с вами говорить. Сегодня у нас очень красиво, настоящая зимняя сказка, все покрыто снегом. Я собираюсь в Центральный парк — поснимаю детвору на санках, банальная вроде бы тема, но меня она завораживает. Никаких секретов нет, только вопросы, на которые нет ответа, и память о людях, которые были в нашей жизни и покинули ее, пробыв с нами столько, сколько было предначертано. Мы не в силах изменить нашу жизнь, а можем лишь наблюдать ее течение и с достоинством принимать все перипетии. Пусть нынешнее Рождество принесет вам радость и счастье! Хоуп».

К немалому ее изумлению, уже через час пришел ответ, как раз когда она собралась выйти на улицу — тепло оделась и взяла камеру на плечо. Ее остановил писк компьютера, возвестившего о пришедшей почте, она вернулась проверить, стянула перчатки и открыла письмо. Оно опять оказалось от Финна.

«Никогда не встречал такой благородной женщины, как вы. Жаль, я сегодня не с вами. Хочу тоже пойти в Центральный парк и кататься с детьми на санках. Возьмите меня с собой! Финн». Хоуп улыбнулась, мальчишеские повадки сквозили в каждой строчке. Отвечать она не стала, натянула перчатки и вышла из дому. Она не знала, что ответить, да и вступать в серьезную переписку в ее планы не входило. Она не хотела идти у него на поводу и принимать его правила игры.

Пройдя квартал пешком, она взяла такси у отеля «Мерсер» и уже через полчаса была в Центральном парке. Некоторые улицы успели расчистить от снега, но большинство — нет, а снегопад продолжался. Таксист высадил ее возле южного входа в парк, и она пошла вдоль зоопарка. В конечном итоге ноги принесли ее к горкам, где вовсю резвилась детвора, кто на обычных санках, кто на круглых пластиковых ледянках. Чуть в стороне стояли мамаши и следили за своими отпрысками, поеживаясь от мороза, а отцы катались вместе с детьми и быстро ставили на ноги упавших с санок ребятишек. Дети визжали и смеялись, явно получая удовольствие, и Хоуп украдкой фотографировала, наводя объектив на озаренные радостью и весельем детские лица. Неожиданно, помимо ее воли, эта картина отбросила ее назад, в прошлое, к той ране в сердце, что никак не хотела заживать. У Хоуп на глаза навернулись слезы, на сей раз не от мороза, а от грустных мыслей, и чтобы отвлечься, она принялась снимать причудливо застывшие в снежном обрамлении ветви деревьев, но это не отвлекло ее от тягостных воспоминаний. От нахлынувшей боли перехватило дыхание, и, обливаясь горючими слезами, Хоуп опустила камеру, отвернулась и стремглав сбежала с горки. Она выскочила из парка, словно спасалась бегством от атаковавших ее призраков, и пробежала до самой Пятой авеню, после чего повернула в сторону центра. Такого с ней давно не случалось. Когда она вошла к себе домой, ее всю трясло.