Туржин не уехал, о чем доложил Тихоня, этак, словно бы невзначай. А после и сам Туржин появился. Рано так, едва ли не одновременно с Бекшеевым. От него тянуло перегаром, запах которого Туржин честно пытался скрыть, полив себя туалетной водой с хвойным ароматом. И этот хвойный аромат, тяжелый, густой – право слово, перегар переносился бы легче – тотчас наполнил кабинет.
- Это… - Туржин глядел исподлобья. – Прошу прощения. Был не прав. Готов… служить.
Видно было, что признание это далось нелегко.
И отправить бы.
Подальше.
Потому что и вправду взгляд цеплялся за несоответствия. Те самые штиблеты с узкими носами, безумно неудобные – Бекшеев тоже имел за собой грех, поддался моде – и совершенно в нынешних условиях неуместные.
Часы, чуть прикрытые манжетой рубашки.
И сальный край на этой вот манжете. Тут же – запонки, то ли серебряные, то ли посеребренные.
- Рад, - Бекшеев надеялся, что прозвучало именно так, как должно, - с полным безразличием. – В таком случае, будьте добры пройтись по адресам. Мне нужно побеседовать с указанными людьми, а вчера они не изволили явиться.
Адреса и имена Тихоня выписал.
И бумажку вручил.
- Я… - Туржин бумажку взял, глянул и вздохнул тяжелее прочего. – Согласен. Я… тут подумал… надо… проявить сознательность. Долг. И все такое…
Надо будет уточнить, с кем он созванивался.
- И понимаю теперь, что был неправ, - Туржин чихнул и вытер нос кулаком. – Во, правду сказал. Так вот… что-то думал, думал… если ж мы его возьмем, то награда будет?
- Медаль дадут, - щедро пообещал Тихоня. – А может, даже орден. И премию выпишут…
- Ага, - Туржин произнес это как-то кисло, то ли не веря в возможность этакого счастья, то ли не нужны ему были ни премия, ни медаль с орденом. – Так что… готов я. Поспособствовать. Всячески.
- Отлично, - Бекшеев кивнул. – Рад… что ваша сознательность повысилась…
Вот братец старший умел говорить, чтобы красиво, с задором и долго, а главное, смысл, сколь ни улавливай, а ускользнет. Даром, что политик.
У Бекшеева так никогда не выходило.
- И верю, что с вашей помощью у нас… получится… остановить этого монстра.
Осталось руку пожать.
И Туржин её протянул. Тихоня скользнул между ним и Бекшеевым и в руку эту вцепился радостно.
- Я знал, Серега! – воскликнул он пылко. – Что ты не зассанец, а настоящий мужик!
И ладонь сдавил так, что Туржина перекосило. А Тихоня руку тряс, не ослабляя хватки.
- Теперь точно покажем… ты, главное, в лес идти не соглашайся. Если вдруг сядешь пить, а тут, скажем, бабень какая-то припорхнет и давай тебя соблазнять, то не поддавайся!
И в глаза глядит, неотрывно.
- И не иди с нею! И не с нею… ни с кем в лес ни ходи, ясно?!
Кивок.
И сдавленное.
- Пусти.
- А… извини. Эт я от радости! Вчера ты меня огорчил… - Тихоня хлопнул Туржина по плечу и, руку перекинув через это самое плечо, потянул к выходу. – А сегодня… оно-то понятно, со всеми случается… ты листик-то возьми. И вправду обойди, послушай, о чем люди говорят… пригласи вот на поговорить. Главное, поубедительней, а то ж еще не поверит. Ну, этот… следит наверняка.
- Следит? – донеслось из-за двери.
- А то… иначе откуда он знал бы… так что работаем… или делаем вид…
Голос Тихони слабел.
Да и дверь закрылась. А Бекшеев поймал-таки мысль. Откуда и вправду? Нет, городок-то маленький, тут ничего не скажешь. И новости в нем должны разноситься быстро, не говоря уже о сплетнях. Но все-таки… откуда?
Ладно, мужики.
Будучи местным, охотник знал бы их… и выбирал.
- Извините, - в дверь постучали, а затем она открылась, очень осторожно. – Это… я…
Точно.
Секретарь. Бекшеев ведь вчера договорился о помощи.
Сегодня на женщине белая блузка по довоенной еще моде, с пышным рукавом и воротником-жабо, который принято было подкалывать брошью. Но брошь то ли потерялась, то ли ушла в лавку старьевщика, в обмен на иные, куда более нужные вещи.
А блузка вот осталась.
Почти белая, с заломами.
И юбка к ней, длинная, в пол.
Волосы женщина зачесала гладко, но теперь седина в них казалась почти узором.
- Если, конечно, вы не передумали… - в глазах её страх, потому что вдруг да и вправду Бекшеев передумал.
Она ведь уже договорилась об отпуске.
И наверняка, договариваться было нелегко.
- Доброго дня, - Бекшеев неловко поднялся навстречу.
Зима вот ушла.