За печкой засопел домовой. Не нравился ему шум на ночь глядя, да и гости показались странными – два грязных витязя и два волчонка. Не будь Томаш княжичем, ждали бы до зари.
– Пей, деточка, ну, – Милова поднесла горячий напиток ко рту Маржаны. Та плевалась, но пила. Томаш не сопротивлялся. Видимо, совсем не было сил. – Вот так.
Чонгар взглянул на серые лица волчат и подумал: а что, если Милова не справится и оба умрут ночью? Тогда Кажимер казнит их с Баатом на площади и начнёт тризну[32]
. Нет уж, помирать, не отомстив, он не собирался.Когда Баат и Милова начали переругиваться, Чонгар вышел за порог, затем – за ворота. Возле избы никого не было – и хорошо. За углом нашлась захудалая харчевня. Полупустая, с парой гуляк. Да, старый добрый Звенец никогда не засыпал. Чонгар высмотрел мальчонку, что вертелся у входа, и подозвал к себе.
– Беги в княжий терем к Славене и передай, что Томаш у Миловы. Запомнил?
Мальчонка кивнул и быстро умчался, рассчитывая на щедрую плату. Чонгар выдохнул: полдела сделано. Заодно и поговорит по душам со старой Славеной, спросит про всё и за всё. Поначалу хотел у Миловы – но эта ведунья ему не понравилась. Глазищи синие, как у нежички, засмотришься – враз утопит. Нет, лучше поговорить со старухой. А если вдруг что – у него в суме шкура Томаша. И девкина.
Чонгар развернулся и побрёл назад, удивляясь девичьему хохоту в тёмных уголках. Среди елей прятались молодицы с парнями, а если свернуть на другую дорогу, то наткнёшься на мыльню, куда ходили витязи из гридницы. А за другим поворотом находился холм, откуда было видно княжеский терем и огромные ворота. Чонгару приходилось проезжать мимо него – и каждый раз появлялось желание залезть и полюбоваться шумевшей столицей. Но времени не хватало – всегда он куда-то спешил. Вот и теперь нельзя было медлить.
Чонгар торопливо вернулся к избе и прошёл в сени. Ругань утихла. Милова сидела на кухне рядом с Баатом и поглядывала на спавших волчат.
– Ты куда подевался? – витязь окинул его взглядом.
– Отливал за двором, – устало ответил Чонгар и присел на лавку.
– Надеюсь, не у куста с папоротником, – проворчала Милова.
Ведунья встала и вернулась к печи. Не успел он выдохнуть, как перед ним тут же поставили миску с мясной похлёбкой. Баату – Чонгар заметил – она налила чуть больше.
После паршивой репы похлёбка казалась пиром. Да ещё с хлебом и земляничным отваром, что дымился в кружках. Чонгар, не думая, принялся есть и жадно проглатывать каждый кусок. Ох, как вкусно, как хорошо! И хлеб был славный, мягкий, хрустящий, с подгоревшей коркой и пшеничными зёрнышками внутри.
Ели они быстро. Не прошло и трети лучины, как миски опустели. Милова тут же убрала их в сторону, где стояли вёдра с колодезной водой. Чонгар схватил кружку с земляничным отваром и вдохнул сладковатый запах. Да, именно так должен пахнуть дом. Пусть чужой, но тёплый. Здесь им были рады. Ворчали, ругались – и при этом помогали, кормили, поили и согревали.
Чонгару аж захотелось, чтобы эти мгновения растянулись, как терпкое медовое варево, и чтобы волчата и его собственные муки остались где-то позади незаметными тенями. Пока они пили, Милова разложила на столе ещё одну охапку полыни и взяла ступку, чтобы растолочь травы. В полумраке её косы казались двумя змейками, а синие глаза – колдовскими огоньками, которые обычно встречаются в лесу. Такие глаза сбивают путников с дорог, манят поглубже в чащу и заставляют человека позабыть свою семью.
– Диво! – похвалился Баат. – Я бы, может, и женился.
– Чтоб тебе на язык болячка вскочила, – отозвалась Милова. – Хорош женишок – ни слуху, ни духу целую седмицу.
Чонгар усмехнулся. Жаль, что тёплый вечер заканчивался. Он утекал сквозь пальцы и догорал вместе с огарком. Огонёк задрожал, словно увидел что-то страшное и теперь пытался убежать. На соседней стене заплясали тени.
На улице послышался шум. Толпа витязей приблизилась к избе и громко забила в ворота.
– Именем великого князя Кажимера! Открывайте!
Чонгар допил отвар. Сладковатый привкус растаял на языке и обернулся кислотой. Ну, началось.