– Скоморох, что ли? – ратник оглядел Томаша и усмехнулся.
– Если сам не веришь, прикажи послать за Славеной, – погромче сказал он. – Княжеская ведунья меня узнает.
– Ладно, – буркнул стражник. – Жди тут… княжич.
Томаш заскрежетал зубами от злости. Где это видано, чтобы его не впускали в собственный дом?! Ещё и посмеивались! Ничего, как только он отдохнёт, то сразу наведёт порядки. И этому тоже объяснит, кто на самом деле хозяин в тереме. Хорошо, что рожу запомнил.
Текла лучина. Томаш прислушивался. Сенные девки спорили, у кого блины лучше, у заднего входа лаял пёс. Ни топота, ни кряхтения Славены. Злоба подкипала, а вместе с ней и обида. На тех, кто забрал кольцо, на брата, на ратника, на… Маржану, чтоб её псы покусали. Надо ж было спутаться с девкой! Знал бы, что Велес не примет жертву – ни за что бы не повёл в лес.
Когда Томаш почти потерял надежду и перестал чувствовать собственные ноги, во дворе зашуршало. Ворота приоткрылись, и наружу вышла Славена вместе с ратником.
– Он? – хмуро спросил мужик.
– Томаш! – ахнула ведунья и схватила его за руку.
– Здравствуй, – оставалось улыбнуться, – я вернулся.
Теперь на него смотрели иначе. Ратник, сообразив-таки, что перед ним княжич, мигом отворил ворота и позволил пройти. Они возвращались в терем под любопытные взгляды и перешёптывания. Девки и стражники косились на Томаша, не веря, что он вернулся, да ещё в бедняцкой одежде. Только Славена была спокойна.
– Я знала, что ты придёшь, – сказала она. – Ты должен был прийти. Сегодня или завтра.
Ну вот, опять что-то кому-то должен. Томаш поморщился.
– Я очень устал, Славена, – он выдохнул. – Прикажи растопить баню.
– Успеется, – отрезала ведунья. – Тебя ждут братья.
Славена повела его через клеть в пиршественную. Неужели брат праздновал в такое время? Или в этот же миг прикажет подать еду и сядет пить в честь возвращения? Ох, как это было непохоже на Кажимера, да и чутьё вопило, что стоило бы убраться подальше. Томаш облизал пересохшие губы и попытался успокоиться. Всё будет хорошо, он ведь дома. Здесь ему ничего не грозит.
Славена шла быстрее обычного и смотрела на Томаша с сожалением. Видимо, и впрямь брат будет кричать. В ярости Кажимер мог разнести всю пиршественную и, перекинувшись, пробежаться по Звенецу со злобными рыками.
Когда они поднялись из клети и пришли к брату, Томаш обомлел: волна неведомого страха захлестнула его с головой и заставила застыть на месте. За пустым столом сидел Кажимер и лениво пил из кубка какое-то варево, а возле него лежал огромный волк.
– Добжа, – с трепетом прошептал Томаш.
Зверь взглянул на него. Нехорошо так, то ли с ехидством, то ли со злорадством – и промолчал.
XVIII. Шкуры убитых медведей
Восстаёт в ладонях смех лошадиный, как четыре всадника скачут к Ней, чтобы напоила и приютила, в колыбель запрятала по весне.
В отваре отражались золотистые блики. Томаш хотел отказаться, но Кажимер так взглянул, что страшно было возразить. Он отпил немного и поморщился. До чего же горько! Мятная настойка без мёда показалась убийственной. Зато сердцу полегчает через пол-лучины, и Томаш обмякнет.
– Что за спешка? – Он взглянул на Добжу. Волк поднял голову, посмотрел на Кажимера и оскалился.
– Ты не представляешь, как ошибся, – вздохнул брат. Он взмахнул рукой, отзывая слуг подальше. Томаш прищурился и заметил, что на пальцах не было ярких перстней, как раньше. Неужели дела пошли плохо? – Я не просто так берёг тебя и просил держаться подальше от леса.
– О чём ты? – недоуменно спросил Томаш. Страшная мысль закралась в голову, но озвучить её он не посмел – такое нельзя говорить при Добже, а то решит, что он вправе распоряжаться княжеским родом.
– В детстве ты не прошёл испытание, но вожак, – Кажимер косо взглянул на волка, – отпустил тебя, проявив милость к нам. Ты плохо справлялся со своим зверем, и счёт шёл на пару вёсен. Но ты держался. А потом, – он поджал губы и отвернулся, – ты сам бросился в его лапы. Тебе нужно уйти с Добжей.
Томаш опешил. Смысл сказанного дошёл до него не сразу.
– Как это – уйти с Добжей? – фыркнул он. – Здесь мой дом, здесь
– Никуда я с тобой не пойду, – отрезал Томаш.
– Он почуял твою жажду к свободе, – пожал плечами Кажимер. – Ты сам разбередил эту рану, братец.