По воле богов

— Человек… И это, прости, предполагает…

— Чувства. Это предполагает чувства, Луиза.

Она промолчала.

— А ты почему не спишь? — спросил Френсис. — Перенервничала?

— Нет. Я еще до всего этого не хотела спать…

— У меня есть успокаивающий чай. Заварить? Завтра все-таки много работы.

— А ты еще и в травах разбираешься? — улыбнулась Луиза.

— Да, но, увы, больше пока в европейских. Ничего, исправлюсь.

— Ты сверхчеловек. Или супермен. Про тебя будут рисовать комиксы. О, кстати, нужно подать идею Джил.

— Издеваешься?

— Нет. Ни капельки. Так чай будет?

Луиза действительно заснула очень быстро, но перед тем, как провалиться в ласковое беспамятство, успела подумать, что Френсис самый необыкновенный мужчина на земле. Здорово, что в ее жизни встретился не только Кристиан… А потом достала из бокового кармашка рюкзака зеркальце, осветила лицо фонариком и долго рассматривала себя, пытаясь понять, в самом ли деле она могла показаться Френсису красивой…

Только перед рассветом в джунглях наступает мгновение тишины. Обычные звуки их почти оглушительны: пение, чириканье, уханье птиц, крики обезьян, еще каких-то животных, заливистое кваканье древесных лягушек, треск и щелканье насекомых, шелест листвы на деревьях. Но когда небо над сетью лиан и ветвей становится сизым и прячутся ночные существа, а дневные еще не спешат выбраться из своих гнезд, нор и укрытий, да еще если ветер не шумит наверху, становится так тихо, что, кажется, вот-вот услышишь биение собственного сердца, ток крови по сосудам, шорох ресниц. Джил сидела у костра. Странное чувство: зябнут плечи, спина покрывается мурашками от холода, а лицу, рукам и ступням — жарко.

Она смотрела на замысловатый танец язычков пламени, на переливы пепла — от оранжево-розового до серебристо-белого, на узор из черных трещинок на раскаленной головне. Успокаивает. Наверняка есть какое-то рациональное объяснение, физические законы, которым подчиняется горение дерева, но все равно веет чудом. Магией. Джил с радостью примкнула бы к какому-нибудь обществу огнепоклонников, вот только в современном мире это игра или пиромания, болезнь, а в древности человек таким образом, наверное, постигал прекрасное.

К обществу больных принадлежать не хочется.

Ей вообще часто казалось, что мир болен, и она вместе с ним, и нет никому спасения.

Сложно все.

Джил вздохнула. Если отец узнает, он ее убьет. Да и не подобает юной леди хлестать виски. Но она же не хлещет, так, прикладывается. Она отвинтила пробку плоской фляжки. Холодная жидкость с резким запахом обожгла рот и горло. По животу растекалось тепло, заполняло бедра и руки.

— Вылей эту дрянь, — раздался голос за спиной.

Митчелл. Несравненный Кристиан. Джил напряглась. Была б она трезвее — покраснела бы.

— Это кока-кола, — бросила она.

— Тем более дрянь. Дай сюда.

Боковым зрением Джил заметила протянутую к ней руку.

— Вот еще. — Она демонстративно завинтила пробку и спрятала фляжку во внутренний карман спортивной куртки. — Летела сюда с одним папочкой, а теперь у меня их двое?

Он ее бесил, как бесит в детстве чужая кукла-красавица. Легче сломать, чем вынести, что такая прелесть принадлежит кому-то другому.

— Вот еще, — передразнил ее Кристиан. — Я еще не настолько грешен, чтобы Бог наказал меня такой дочкой.

Джил фыркнула, вложив в этот звук все презрение, на какое была способна. Она ему не нравится. И правильно, она даже не старалась. Не то чтобы не хотела, но бегать за мужиком, пусть даже таким, — недостойно.

— Дай, мне надо, — сказал Кристиан совсем другим тоном.

Она повернулась к нему, посмотрела снизу вверх…

Даже в таком разбавленном предрассветном свете пополам с пляшущими бликами от огня было видно, что левая скула у него посинела и отекла, а под глазом наливается фиолетовый синяк.

Джил ахнула и зажала рот ладошкой — детский жест.

— Что случилось?!

— Пойло-то дай.

Она стиснула зубы. Хмель моментально выветрился. Вытащила из кармана платок — надо же, чистый! — и опрокинула на него фляжку. Коричневое пятно на белом смотрелось неопрятно.

Джил поднялась, привстала на цыпочки, промокнула ушиб. Кристиан поморщился.

— Я не затем, — усмехнулся он и вынул из ее потерявших бдительность пальцев фляжку. Сделал два крупных глотка.

— Так что?…

— Упал, — мрачно обронил Кристиан.

— Угу. Полез за медом, укусила пчела, испугался, упал, а там тебя встретил медведь.

— Молодец, хорошо мыслишь. Для ученого главное — воображение.

— Да что ты говоришь? — Джил вздохнула, совсем как ее мама, когда Джил в детстве возвращалась домой с разбитыми коленками и гордо сдерживала слезы. — Герой-любовник.

— Что ты знаешь о любви, девочка, — тоном записного ловеласа протянул Кристиан.

Джил не догадывалась, насколько сильно его задела. Собственной репликой он только добавил перца на растревоженную рану.

— Ничего, — хмуро и как-то честно отозвалась Джил.

Он встретился с ней взглядом. Хорошая девочка. Юная разбойница с фляжкой виски в кармане, а все равно хорошая. Красивенькая. Колючая. Неженственная. Искренняя.

— Я тоже, — сквозь ком в горле проговорил Кристиан. Усмехнулся криво.

Она захлопала ресницами.