Еженедельно я спускалась полить цветы и вытереть пыль, как будто готовясь к скорому приезду важного гостя. Все встало на свои места через несколько месяцев, когда мне позвонила тетя Клэр. Именно ради нее, сама того не подозревая, я с таким трепетом ухаживала все это время за этими комнатами. Когда она попросила меня помочь ей оформить проживание в дэмонском доме престарелых, я спросила, не лучше ли ей будет поселиться у нас, на свободном этаже. По раздавшимся в трубке радостным возгласам я поняла, что мое предложение принято. Правда, сначала тетю пришлось немного поубеждать, что она точно нас не побеспокоит. Шарля новость тоже обрадовала, и он в тот же день готов был привезти тетю к нам. Через несколько дней она перезвонила мне сообщить, что собралась, что они посидели на прощание с друзьями и что она получила коробку шоколадных конфет от квартирной хозяйки, на лице которой читалась плохо скрываемая радость, оттого что спустя двадцать лет жилица все-таки съезжает, а значит, наконец-то можно втрое повысить аренду.
В Дэмон мы выехали рано, в субботу утром, и по мере того, как река исчезала из виду, сменяясь лесами, у меня к горлу начала подступать тошнота. Как будто меня заставили раздеться и рассматривать собственные шрамы. Я поняла вдруг, что не все раны до конца затянулись, хуже того, некоторые требовали лечения. Все три года я жила, глядя только вперед и не вспоминая о том, что оставила там, в трех часах езды к западу от реки. Вообще-то я сознавала, что только зарыла свое горе и весь пепел прошлого, – и с тех пор каждую весну напряженно готовилась накинуть сверху еще горстку земли, лишь бы ничего не пробилось наверх.
Как же я скучала по придорожным елям, которые, проносясь мимо, сливались теперь в бесконечную зеленую полосу! Их непрерывный пышный строй заботливо привел нас прямо ко въезду в Дэмон. Я попросила Шарля остановиться ненадолго у маяка: хотела убедиться, что он все так же прекрасен. Я закрыла глаза и снова открыла их, только когда Шарль заглушил мотор. При виде маяка мое сердце забилось, как будто я видела его в первый раз. Гордо возносясь над лесом, он был еще выше и величественнее, чем в моих воспоминаниях.
– Я и не знала, что так сильно соскучилась.
Шарль взял меня за руку и несколько мгновений глядел вместе со мной. Вылезая из пикапа, мы услышали чьи-то крики. Кричали из одного из больших окон верхнего этажа, где когда-то была моя мастерская.
– Эгей! Фаби! Эй! Фаби, привет!
Сын моего брата Кловис корчил рожи, прижавшись лицом к стеклу. Утерев слезы, я в ответ показала ему зубы, подняв указательным пальцем кончик носа. Он засмеялся – и мы, заразившись, тоже. Ван Гог, которого я держала на поводке, узнав голос мальчика, всполошился и не мог спокойно стоять на месте. Я внимательно осмотрелась. Кормушки были полны, многолетники не были задушены сорняками, а на крыльце, с обеих сторон от двери, даже висели кашпо с геранью. Я улыбалась как идиотка, не веря своим глазам. На балконе, зевая, показался Этьен – видимо, только встал с постели.
– А вы что это тут делаете?
– Да ты само гостеприимство… Мы приехали за тетей Клэр.
– Уже? Я думал, мне еще помогать ей с коробками.
– Наверное, она подруг попросила…
– Ну что, неплохо, да?
Он обвел рукой все, чем я только что любовалась.
– Если честно, при тебе даже как-то красивее стало.
– Да брось, ты просто давно здесь не была.
Подбежал Кловис и бросился ко мне в объятия.
– Ну надо же, как ты вырос!
– Фаби… Мы же у вас гостили на прошлой неделе!
– Знаю, это все магия маяка, не иначе…
Когда я уезжала и надо было как-то распорядиться имуществом, маяк я была готова только сдавать. О продаже и речи не было, я бы этого не перенесла. Я опросила всех знакомых, сотрудников кафе «Thym et Sarriette», даже предлагала поселиться там тете Клэр. Она только посмеялась, представив, как станет карабкаться на такую верхотуру: ей и в мастерскую-то мою не хватало духу подняться. Шарль тогда вдруг спросил, почему бы не уступить маяк Этьену – и я удивилась, как сама не додумалась до такого простого решения. Брат знал, как дорог мне маяк, и я радовалась, что детские воспоминания Кловиса сложатся именно здесь.
Я поставила Этьену три условия: исправно кормить птиц круглый год, ухаживать за цветами и несколько раз в месяц посылать мне весточки о том, как поживает тетя. На все условия он согласился – правда, закатил глаза по поводу цветов, тут же заметив, что садоводческими талантами не обладает. Судя по тому, как теперь выглядел сад, за эти три года брат сумел-таки их в себе раскрыть.
– Тетя, кажется, очень скучает.
Я собралась было защищаться, решив, что речь обо мне и о том, что я могла бы почаще звонить:
– Почему ты так думаешь?
– Она часто говорит о твоих папе и маме.
– Все по ним скучают, Этьен. И я больше всех…