По воле ветра

Закат лизнул тропинку через арку аллеи и присел за горизонт, чтобы без спешки разобрать, как оно – сладко иль горько тутошнее житьё. По всему выходило, что со стороны21 не узнать. Но, впрочем, находясь даже в самом центре стороны22, когда события и раздумья подпирают тебя со всех боков, угадать наверняка, что есть что, – не так-то просто.

Сидит, к примеру, лягушка на бережку, сияет взглядом. Кабошон хрусталика с чешуйкой обращённого наверх солнечного блика, в драгоценной, старого золота, оправе мгновения23. Догадаться об её намерении относительно чего бы то ни было, без рассуждения, хитрО24. А хотя и рассудишь… Даже если сама вспрыгнет вдруг под воду, на виду, увернувшись, от подножки нимфеи, и то будет не понять, – то ль испуг увёл её, то ли сочный мухарь25 поманил за собою.

В двух шагах всего, сохнут листы кувшинки. Смятые пергаментом, промасленные водорослями чуть ли не насквозь, – откуда знать, из-за чего они здесь, если даже сам, собственными руками оборвал их надысь26? Ну, не родились же они только для того, чтобы сгинуть под присмотром звёзд?

Лето… Каково ему, набирая ветра, катиться под откос, наматывая на себя шерстяные нити одуванчиков и суровые хмеля, махру закатов и нежный шёлк рассветов, что вьётся прямо из кокона луны, – и всё это для чего-то… для чего?! Чьего ума дело?

– Расплетая косы, она бежала с пригорка облака…

– …хорошо, что упала на мягкое, осталась цела…27

Жизнь забавляется нами

Он никуда не торопился. Никого не смущал своей значительностью, не угождал никому и не стремился завоевать чьего-либо расположения, но лишь обустраивал судьбу. Именно так – не быт, а удел, участь, которую обыкновенно вручают в руки кому-либо, чтобы после обвинить в собственной неуспешности.

Согласный с дедом, который вырастил его, он считал, что «всему своё время», и потому, пока иные рвались наверх, жил обстоятельно, выверяя и обдумывая каждое движение, не торопясь сделать следующее. Он упорно укреплял внутреннее единение с тем слоем, который сопереживал пробуждению его осознанности, там, где душа и тело впервые стали действовать сообща, единым старанием подтверждая свои намерения.

И вот, спустя время, он был, наконец, готов совершить шаг туда, где его никто не ждал. Расправив круглый, по прежней моде воротник, он тихонько приоткрыл обитую чёрным дерматином дверь, и вошёл в…

Новое пространство напугало обилием света и отсутствием пределов. Не было от чего отстраниться, упереться во что. Стало можно всё, но, примеряясь к намерению, оглядываться только на себя. Управляя собою, себя же и отвергать, а также искать самою цель и возможные к ней пути. Простор случайностей противоречиво сужал виды на будущее до лабиринта собственного я. Только лишь в нём одном нужно было находить причину и повод не стоять на месте. И хотя соблазн отступить обнаружился почти сразу, сделать этого было никак нельзя.

Размяв ладони, он расположил одну так, чтобы было удобно и, навалившись всем телом, стал подтягиваться. Не заметив сопротивления, выпростал вторую, и оперевшись об неё, поднялся немного выше прежнего. Казалось, – чтобы сделать хотя что-нибудь, нужно сосредоточить силы и смотреть только за собой: не сравнивать, не догонять, не завидовать, и помнить, что любая победа вершит гору неисчислимых, подчас противоречивых отрицаний. И, так, пробираясь вперёд, он и дошёл бы, куда возжелал, если бы через некоторое время, утомлённые чрезмерными усилиями ладони, ожидаемо и неожиданно, перестали слушаться его. Постепенно устали распрямляться пальцы, приходилось чаще прерываться, дабы отдышаться, а уж про то, чтобы оглядеться по сторонам, речи не было вовсе.

И он сдался. Не кому-то в плен, а себе самому. Не отказавшись от устремлений, но растеряв их на бегу к одному, верному на все времена, жалению себя, что поджидает на каждом углу любого, и, обхватив за плечи, увлекает за собой, как трясина, что поглощает без следа и намёка на то, что было-таки сжалиться над кем.

– Нет, ну ты только посмотри! Вроде бы неплохо принялся лимончик, и так хорошо рос, а теперь, погляди-ка, листики сделались совсем мелкими и стали похожи на скрюченные пальчики, да и стебелёк как бы прожжён в нескольких местах.

– М-да, жаль. А я-то уж надеялся вскоре пить чай со своим лимоном! Ну, раз так, так ты возьми там, на полке, в подсохшей дольке есть ещё одно семечко, это только выдерни наперёд.

– Ладно… Но обидно-то как!

– Да что уж теперь. Не забудь только напомнить мне подкормить землю через недельку, и лучинку подставь, так легче ему будет, вроде как не один.

Вырванный с корнем, росток лимона скоро вял на подоконнике. Засыпая, он заметил, как неровными пятнами, в тон не появившимся на свет плодам, желтеют листочки. Корень, обёрнутый пелёнкой гриба28 продержался немногим дольше, и тоже вскоре засох, но этого лимончик видеть уже не мог.