По волнам жизни. Том 1

Беляев начал… Аргументируя фактами, он доказал, что убийство было предумышленное. Сташевский не действовал в состоянии раздражения и запальчивости. Он с утра ездил по городу, разыскивая Сморгунера, пока не нашел его в суде.

Он был настолько спокоен, что даже не забыл о законе, защищающем его от ареста, после совершения убийства. Поэтому Сташевский подлежит наказанию как за убийство с заранее обдуманным намерением. Прокурор говорит о лишении всех прав состояния и о ссылке в каторжные работы на двадцать лет.

Впечатление — громадное. Военные карьеристы, занимающие первые ряды, нахмурились. Штатская публика переглядывается с удовлетворением.

Но почему так спокоен Сташевский, как будто все происходящее его мало касается? И почему прокурор продолжает стоять?

Беляев сделал только продолжительную паузу…

— Надо, однако, посмотреть на это дело еще и с другой стороны. Мог ли полковник Сташевский поступить иначе, чем он поступил? По городу пустили слух, будто Сморгунер побил полковника Сташевского стулом. Так и говорили: «Полковник, битый стулом!» Молва разрастается… Как ласточка, она вьется повсюду… Растет и крепнет мнение, будто полковник русской службы побит стулом! Что же мог полковник Сташевский сделать другого, кроме того, что он сделал? И спрашивается, как бы поступил каждый иной из нас, если бы оказался на его месте? Это обстоятельство совершенно меняет вопрос об его ответственности за содеянное преступление…

Беляев кончил. На лицах военных карьеристов — веселая усмешка. В публике разговоры:

— Это защитительная, а не обвинительная речь!

Этою речью Беляев похоронил свою былую репутацию, впрочем, в глазах тех, мнение которых для его службы вреда принести не могло.

После короткого судебного совещания председатель суда Любавский читает приговор:

— Сташевский признается виновным в убийстве с заранее обдуманным намерением… Каторжные работы на восемь лет… Но, принимая во внимание смягчающие обстоятельства, суд постановляет ходатайствовать о замене этого наказания заключением в крепости на два года. Гражданский иск вдовы удовлетворен… Сташевский обязывается уплачивать вдове убитого по 50 рублей в месяц…

Окончательно Сташевский поплатился лишь восемью месяцами заключения в крепости[333].

Андижанское восстание

Редко где звякнет топор о кетмень… Ползут тихо. Темная ночь, густо заволокло, ни звездочки. Ветерок относит в сторону шорох и топот полуторатысячной, слившейся с землей, толпы. Больше киргизы, сартов мало. Шепчутся слова молитвы… Аллах поможет, Аллах не выдаст!

Передние ползуны остановились среди кустов. Уже совсем близко. Чернеют темные силуэты барака. Лениво переваливаясь, маячит сонная фигура часового. В бараке тускло мигает свет, притушенная лампа. Две роты стрелков спокойно разметались во сне, слышен разнотонный храп полутораста утомившихся лагерными занятиями, в душный день в Фергане, молодых людей.

Кучка киргиз, точно кошки, набрасываются сзади на клевавшего носом часового. Едва прохрипел, сжатый за горло цепкими руками…

Теперь — в бараки.

— Урр! Урр!!

С диким ревом набросились на спящих людей. Крошат головы топорами, разбивают черепа кетменями. Ножи застревают в груди.

— Урр!! Урр!!

Недоумевающие солдаты вскакивают, борются безоружные. Ружья стоят в пирамидах, в глубине барака. Уже восемь десятков солдат хрипят или лежат бездыханными[334].

Не растерялся молодой дежурный офицер, подпоручик Карселидзе. Храбрый грузин сумел собрать около себя, при внезапном ночном нападении, кучку солдат, быстро роздал оружие.

— Пли!

Нападавшие остановились, услышав сухой треск ружей. Передние повалились.

— Пли! Пли!

Залп за залпом кучки солдат. Валятся трупы… Нападавшие дрогнули. Один, другой — к выходу. Хлынула вся банда. Карселидзе со своими солдатами — за ними. Залпы несутся в ночную тьму. Но нападавшие рассеялись между кустами во всех направлениях, оставляя повсюду свалившихся. Преследование невозможно.

Произошло это нападение летом 1898 года[335], при полном, как казалось, спокойствии населения. Этот мятеж получил название Андижанского восстания.

В Туркестане всегда тайно клубилась панисламистская пропаганда. Она поддерживалась эмиссарами из Турции. Ферганская область была особенно восприимчива к этой пропаганде. Население в ней было относительно воинственное, и покорено оно было русскими позднее, чем в других районах Туркестана. Память о времени, когда не было еще власти гяуров, ненавистных всякому правоверному, была совсем свежа. Население Ферганы густое, а русских здесь совсем мало. Русские к тому же сосредоточивались в городах и почти не соприкасались со всей людской толщей области.

К тому же в Фергане, отдаленной от административного центра, проявлялась халатность власти; надлежащего наблюдения за политическим настроением населения не было.