По волнам жизни. Том 1

Когда Таубе встречал жену или меня едущими, в сухое время года, в коляске, он узнавал нас и любезно раскланивался. Если же, в грязное время года, когда дорога становилась для коляски непроезжей, он видел нас в «корзинке», Таубе, верно, боясь себя скомпрометировать, делал вид, будто нас не узнает.

Кадетский корпус

Вопрос с обучением на казенный счет детей военнослужащих стоял в Ташкенте в прежнее время остро. Дети обучались в кадетском корпусе и в институте, находящихся в Оренбурге. Железной дороги из Оренбурга до Ташкента тогда еще не было, и дети должны были ездить через Кавказ. Путешествие длилось целую неделю. Положение было нелепое, все равно, что посылать детей на учебную часть года из Мадрида в Москву.

Перенос обучения таких детей в Ташкент был осуществлен, хотя сначала лишь частично, при Н. А. Иванове. Сначала создана была подготовительная военная школа, которая затем, по мере прибавления классов, была преобразована в кадетский корпус[350].

Эта школа стала любимым детищем командующего войсками округа, — тем более, что Ивановы детей сами не имели. Они часто навещали корпус и постоянно приглашали малышей-кадет в свой генерал-губернаторский дом, где закармливали их лакомствами.

Во главе подготовительной школы был поставлен подполковник Генерального штаба Бонч-Богдановский. Юркий был это человек, с запасом светской ловкости. Он старался завязывать хорошие отношения со всеми, авось ему пригодится. Но, как только разочаровывался в полезности кого-либо, — сахарность тона исчезала, а часто Бонч просто становился грубым.

Бонч-Богдановский тщательно обхаживал супругов Ивановых, когда они были в силе. Помогал, в качестве добровольца, развлекать на приемах гостей, содействовал при устройстве балов, сам дирижировал на балах… Ивановым он угодил, и, когда возник проект подготовительной школы, Бонч учел, что она вскоре неизбежно обратится в корпус. Для подполковника стать директором корпуса было крупной карьерой. Он выпросил себе у Ивановых место начальника школы.

Переход был удивительным, и на одном из ужинов, на которых я часто, по кавказскому обычаю, говорил тосты стихами, я ему высказал:

Бонч — изящный офицер,
И танцор, и кавалер…
А теперь — кто б думать мог? —
Из него стал педагог!
Для него путь жизни прост,
И в честь Бонча — ныне тост!

Однако в этой новой и незнакомой роли Бонч сохранил за собою лишь высшее управление, представительство. Вся же тяжесть руководства школой, а потом и корпусом, легла на инспектора классов — молодого офицера Дунин-Барковского.

Я был в последних классах гимназии в Екатеринодаре, когда на улицах появилась реклама о новом танцклассе Дунин-Барковской. Затем мы стали видеть маленького реалиста, с непропорционально большой головой на тщедушном теле — его называли Дунин-Барковским. Гимназисты, обучавшиеся в новом танцклассе, рассказывали о трогательной картине, как пожилая уже учительница демонстрирует танцы в паре с маленьким сыном-головастиком.

Позже этот юноша попал в Тифлисский учительский институт, готовясь к педагогической деятельности. Однажды он здесь перепугал начальство. Во время приезда в Тифлис Александр III посетил институт. Внезапно из рядов учеников выступил самовольно Дунин-Барковский и прочитал царю сочиненное им же стихотворение. Самовольство не принесло ему ожидаемой выгоды, но не повлекло и серьезного взыскания.

Педагогическая карьера Дунин-Барковского в значительной мере зависела от попечителя учебного округа К. П. Яновского, большого друга моего отца. Приехав в Тифлис, я вдруг застал в доме родителей Дунин-Барковского, втершегося к нам под видом моего лучшего друга детства, а я с ним и знаком даже не был. Он был так настойчив в демонстрации дружбы со мной, что пришлось дать прислуге особые относительно него инструкции.

В дальнейшем он переменил планы, стал офицером, попал в академию Генерального штаба, однако окончил ее только по второму разряду. Каким-то образом, попав в Туркестан, втерся к Иванову и стал инспектором классов.

Теперь на карточках его матери стояло: «вдова действительного статского советника», а в гостиной висел увеличенный портрет самого советника в вицмундире со звездой. Шутники уверяли, что звезда явно пририсована на фотографии в позднейшее время… Во всяком случае, вспоминать о захудалом екатеринодарском танцклассе теперь не полагалось.

И Дунин-Барковский процветал в корпусе, и корпус процветал при Дунин-Барковском. Правда, родители кадет не раз отмечали его двуличность: при них он ласково мазал детей рукою по головам; без них, по словам детей, такой ласки они отнюдь не встречали.

Но факты говорили сами за себя: успешность ташкентских кадет в науках была поразительная, — кажется, рекордная в России. Это была заслуга Дунина. Приехал в 1905 году посетить корпус начальник военно-учебных заведений вел. князь Константин Константинович. Он высоко оценил блестящую постановку дела — новый триумф для головастика.