По волнам жизни. Том 1

— Вот для вас подходящее место: директора гимназии в Гельсингфорсе! Там, как мне говорил Извольский, как раз вакансия. А в Финляндию надо директора с научным именем, чтобы он мог импонировать культурным финляндцам. Я вам дам рекомендацию к Петру Петровичу.

Но П. П. Извольский, попечитель Петербургского учебного округа, известный государственный деятель, впоследствии, одно время, обер-прокурор Святейшего синода, окончивший, однако, свои дни в эмиграции, в роли священника в Брюсселе, развел руками:

— Ну, как же я вас назначу прямо директором! Надо бы вам сначала немного попреподавать, чтобы показать себя.

Он сообщил циркуляром по учебным заведениям Петербурга о возможности приглашать меня «по вольному найму».

Начали приходить разные приглашения. Из них я принял два: в десятую и в пятую гимназии. В десятой гимназии мне предложили преподавать алгебру в 4 и 5 классах. В этой гимназии, помещавшейся в наемном доме близ Технологического института, директором оказался мой старый знакомый — магистр минералогии Борис Захарьевич Коленко. В мои студенческие годы он был инспектором реального училища в Екатеринодаре. Коленко не производил серьезного впечатления, даже несмотря на свою склонность к науке, и не всегда проявлял достаточную серьезность в житейских делах. Это служило причиной разных для него служебных пертурбаций. Теперь влиятельный брат его жены, профессор химии Коновалов, устроил для него назначение директором в Петербург.

В пятой гимназии, помещавшейся в прекрасном собственном здании на Екатерининском канале, мне предложили преподавание в старших классах физики и космографии. Здесь мне пришлось заменить, хотя и не непосредственно, своего старого друга Валентина Львовича Розенберга.

В давние годы, еще совсем молодым человеком, мой отец был директором Ришельевской гимназии в Одессе. Со вновь назначенным попечителем учебного округа Голубцовым — дело происходило еще в 1871 году, — ставленником только что тогда назначенного министром народного просвещения графа Д. А. Толстого, известного насадителя на Руси классицизма, у отца вышел конфликт из‐за некорректного поступка попечителя. Отец погорячился и немедленно подал в отставку. Этот случай вызвал большой шум и в обществе, и в печати. Отцу, который пользовался и в гимназии, и в обществе любовью, с разных сторон стали устраивать сочувственные демонстрации. Одною из них был выход, ради протеста, в отставку четырех преподавателей и между ними — В. Л. Розенберга.

Впоследствии В. Л. устроился в Петербурге и здесь считался выдающимся педагогом и выдающимся физиком. Он придумал и ввел в преподавание ряд физических приборов, между прочим — известный универсальный прибор по оптике, и т. п. Его перу принадлежит ряд книг[398] и статей, и интерес к науке у Розенберга поддерживался до самых последних дней жизни. Он все время печатал что-нибудь в научных журналах, преимущественно из своего богатого научно-преподавательского опыта.

В десятой гимназии

Дело происходило в начале 1905 года. Революционное движение широко уже распространялось, и школа также стала разнуздываться. Однако гимназия, управляемая Б. З. Коленко, оказалась особенно распущенной.

Моим предшественником по преподаванию здесь был некто Пирожков, педагог, увлекшийся издательской деятельностью, а потому относившийся к преподаванию лишь кое-как. Он, в эту эпоху общей разрухи, сильно распустил своих учеников.

Вхожу я впервые в четвертый класс. Шум и гомон, бывшие на перемене, с моим приходом не уменьшаются. Ученики перебегают с места на место, разговаривают, громко смеются… Как будто учителя в классе и нет. Это было недопустимо, и я счел нужным сразу такое безобразие пресечь. О распущенности класса меня никто не предупредил. Я принял строгий тон, но это мало успокоило учеников, а только подлило масла в огонь.

Ученики открыто разложили на партах газеты и стали их читать.

— Уберите газеты!

Нехотя, переглядываясь и смеясь, стали их, однако, складывать. Неожиданно один из учеников на передней скамье вскакивает и обращается ко мне:

— Вы, кажется, плохо видите? Не желаете ли надеть мое пенсне!

Реагировать на все подобные хулиганские выходки возможности не было, я останавливал только самых грубых.

Раздался звонок. Ученики вдруг вскакивают и кричат, прерывая неоконченное еще мое объяснение. Требую сесть на парты и замолчать, пока я не окончу. Они подчиняются, но, едва я направился к выходу, по команде раздается общий свист класса. Ученики выскакивают и в коридор, сопровождают меня свистками вслед, к потехе всей гимназии, скопившейся поглядеть на картину.

Надзиратель тщетно старается усмирить учеников, на него — никакого внимания.

Через несколько минут у меня урок рядом, в пятом классе. У входа уже столпились ученики разных классов, очевидно, ждут продолжения скандала.