По волнам жизни. Том 1

— Дело Гайковича пустое и дутое!

Чеховский был человеком безличным, плохим работником, и он зависел всецело от милостей начальства. На процессе сразу стало видно, что исход его уже предрешен. Председателем ставились вопросы вяло и как будто только для соблюдения неизбежной формальности.

Защищал же Гайковича присяжный поверенный М. А. Кланк, очень даровитый адвокат.

Главными свидетелями обвинения были я и Д. Д. Стрелков, защиты — Е. Г. Вейденбаум и полковник Федоров, командир закатальского матросского батальона.

Первым вызвали свидетельствовать меня, и почти тотчас произошел инцидент с Гайковичем. Спрашивает:

— Вы ездили в Алиабад?

— Да, ездил.

— Вас встречал начальник участка Шихлинский?

— Встречал.

Недоумеваю, к чему он клонит.

— Вы о нем, при ревизии, дали благоприятный отзыв?

— Дал.

— А, когда вы приехали в Алиабад, им было для вас устроено угощение?

— А вот оно что! — рассмеялся я. — Но если я не хотел вас поставить в неловкое положение перед подчиненными, отказавшись от вовсе не нужного мне, но предложенного вами стакана чая, то по той же причине я не хотел поставить в неловкое положение перед населением и Шихлинского, отказавшись принять предложенный им стакан чаю.

Вмешался председатель:

— Это недопустимые вопросы! Прошу вас, полковник, такого рода вопросов свидетелям не задавать.

Тотчас после допроса Чеховский хотел отпустить меня. Но запротестовал прокурор:

— Трудно провидеть будущее.

Он оказался прав. При мне начал давать показания Вейденбаум. Я не мог не возмутиться делаемой им подтасовкой фактов. Под видом осведомленного, как член совета, в делах управления Кавказом, он стал сообщать заведомо неправильные факты из порядка управления, но такие, что они должны были послужить к оправданию Гайковича.

Я тогда написал записку председателю с просьбой дать мне возможность сделать необходимые пояснения. Нужно было опровергнуть ложь Вейденбаума. Я тщетно ждал — Чеховский меня не вызвал.

Вскоре меня отпустили. Показаний других свидетелей я не слышал, но мне передавали о подчеркнутом прокурором в своей речи факте: ни одно из обвинений, возникших вследствие ревизии, не было опровергнуто.

Но, как можно было сразу предвидеть, Гайкович был оправдан[584].

Буря

Что за буря поднялась теперь против меня!

Казаналипов во дворце, а чета Вейденбаумов по гостиным Тифлиса разносили всякие небылицы, возбуждая против меня и наместника, и общественное мнение. Воронцов-Дашков был так озлоблен, что едва отвечал мне на поклоны. Не нашлось ни одного из близких ему, кто бы напомнил, что это именно по его приказу, но против моего мнения, Гайкович был предан суду. Не напомнил об этом и Петерсон, хотя он понимал всю неосновательность новой кампании против меня. Графу же внушалось, что вот, благодаря моему неправильному докладу о результатах ревизии, он, поверивший мне, теперь поставлен в такое положение, что, при обостренных отношениях с судебным ведомством, это последнее сделало ему, наместнику, щелчок по достоинству и самолюбию.

Снова заговорили о моей отставке. И во всяком случае, несмотря на ряд моих ревизий, последовавших после закатальской и всех успешных, я был объявлен негодным для ревизий: больше меня не посылали.

Я сносил все это терпеливо и только один раз не выдержал: мне стала известной та злая неправда, которую распространяет по гостиным обо мне жена Вейденбаума по поводу моего отношения к Гайковичу. Я поручил М. П. Гаккелю предупредить ее, что, если она это еще раз повторит, и я об этом узнаю, то привлеку ее к судебной ответственности за клевету. Угроза подействовала, она стала сдержаннее.

Прошло три месяца. Шум по поводу оправдания Гайковича затих, острота вопроса миновала.

Тогда я пошел к помощнику наместника Ватаци. Напомнив ему обо всех обстоятельствах, связанных с делом Гайковича, я высказал:

— Пока играли страсти, шли против меня нападки и обвинения, я молчал. Теперь, когда все затихло, я сам прошу о расследовании правильности моих действий. Если в них хоть что-либо будет признано неправильным, я сам уйду с Кавказа, как не оправдавший оказанного мне доверия.

Ватаци оживился:

— Действительно, одно время положение относительно вас стояло весьма остро. Но теперь все затихло. Против вас настраивали наместника Казаналипов и Тамамшев. Ваше пожелание я признаю правильным. Пришлите мне дело о ревизии, я сам займусь им.

Дело я послал.

Петерсон говорит:

— Ватаци в восторге от вашего поступка с требованием расследования.

Я жду. Проходит месяц, другой — никаких последствий. Я напоминаю о своей просьбе Ватаци.

Еще прошло немало времени. Ватаци в дело о ревизии так и не заглянул. Реабилитации я не получил.

Гайкович, после оправдания, стал снова домогаться места по администрации, но ему отказали.

Еще через год, но уже после моего выезда с Кавказа, при подобной же обстановке был оправдан судебной палатой и Атамалибеков[585].

Белоканское зло

Раньше, чем дошло до этих судебных разбирательств, о себе занятным способом напомнило белоканское сельское общество.