Штат обсерватории состоял тогда из трех лиц, уже давно к тому времени на ней устроившихся: заведующего — Д. Д. Гедеонова и двух его помощников: по астрономической части П. К. Залесского и по метеорологической Я. П. Гультяева. Под влиянием южного солнца и других благоприятствующих тому обстоятельств они уже давно отвыкли работать. В астрономических обсерваториях вообще, кроме первоклассных и совершенно исключительных, обыкновенно очень мало работают. Здесь это было, пожалуй, еще больше, чем в других местах, и в городе об этом хорошо знали.
Моя работа казалась таким контрастом с бездействием остальных трех, что это не могло не вызывать в них легко объяснимого раздражения и неприязненного ко мне чувства.
Наоборот, и в городском обществе, и у моего начальства, то есть в высших военных кругах, молва о моей молодой научной энергии вызывала к себе симпатии и уважительное отношение, оставшиеся неизменными в течение всех десяти лет нашего пребывания в Ташкенте.
Между прочим, обращало общее на себя внимание парадоксальное положение дел с квартирами. Все трое сослуживцев имели каждый в своем распоряжении по дому-особняку. Например, бездетный тогда еще Гедеонов, вдвоем с женой, занимали дом в семь больших комнат. У меня же, единственного, в сущности, тогда научно работавшего на обсерватории, приюта на ней не было.
Естественно возник вопрос о постройке дома и для астрофизика. Три года тянулась бесплодная бюрократическая переписка. На четвертый год совет туркестанского генерал-губернатора[287]
, отнесясь к делу не с формальной стороны, а по существу, вынес постановление, что постройка дома на обсерватории для астрофизика, как облегчающая его научную работу, является краевой нуждой, а потому ассигновал средства из земских сумм края на его постройку — в виде аванса; а потом, когда дом был построен, потребовал возмещения этого аванса в Петербурге, от Военного [министерства] и Министерства народного просвещения. Так, только на пятом году работы, я попал в подходящую для нее обстановку.Несколько слов о моих ближайших сослуживцах:
Заведующий обсерваторией Д. Д. Гедеонов не был слишком мудрым, однако не был лишен и способностей. Как и все офицеры Генерального штаба, а особенно геодезисты, он не имел нужды очень заботиться о своей карьере. Геодезистов в России было мало, а высоких геодезических постов относительно много. Карьера каждого была обеспечена в порядке простой очереди.
Служба на обсерватории не была тяжела. Все трое — Гедеонов, Залесский и Гультяев — собирались на обсерватории в 11½ часов утра, обменивались городскими и служебными новостями, ровно в полдень подавали электрический сигнал в крепость, откуда раздавался полуденный пушечный выстрел, — и, за редкими исключениями, на этом дневная служба и заканчивалась. Если случалось почему-либо задержаться на полчаса, П. К. Залесский жаловался
— Как мы сегодня долго «служили»!
Главным и любимым занятием Гедеонова было показывание неба приезжающим на обсерваторию гостям, — особенно старшим военным чинам и их семействам. Нередко бывало, что такая компания проведет весело время в военном клубе, поужинает… А спать еще не хочется. Что же делать?
— Поедем на обсерваторию!
Такие поездки особенно участились со времени установки нового рефрактора — астрографа. Гедеонов показывал в него небо своим гостям, и астрограф стал любимой его игрушкой. Но затем приехал я, и инструмент перешел в мои руки для научной работы. Наезды праздных гостей, однако, продолжались. Гедеонов водил их ко мне в башню, мешая работать. Я стал протестовать. Из-за этого у меня возникла первая серьезная коллизия с начальством. Генерал Жилинский стал в данном вопросе решительно на мою сторону, и Гедеонову пришлось уступить. При своем болезненном самолюбии он не мог мне этого простить.
В результате легкой службы и беспечальной жизни Гедеонов стал очень уж сильно полнеть. К тому же он обладал колоссальным аппетитом. Жена моя, по роли хозяйки, бывала в большом затруднении, когда он неожиданно попадал к нам на ужин.
Причину своих сильных неладов с Жилинским Гедеонов объяснял мне несколько односторонне: во всем, де, виновны личные отрицательные качества Жилинского. Впрочем, к натянутым отношениям с начальством Гедеонов относился спокойно.
— Все равно, своего я дождусь! Жилинский уже стар и долго служить не сможет. Рано или поздно, а я буду здесь начальником военно-топографического отдела!
Как-то в церкви он увидел хорошенькую, черноглазую барышню, стрелявшую глазами. Гедеонов пленился и тогда же, как он мне рассказывал, решил:
— Она будет моей женой!
Барышня была дочерью скромного военно-топографического чиновника Никитина. Брак с таким женихом, начальством отца, казался ослепительной карьерой. Они повенчались. Д. Д. все время оставался влюбленным в жену.