По волнам жизни. Том 2

Через месяц дело назначается к слушанию в Государственном ученом совете, который помещался тогда в Академическом секторе, на Моховой, против храма Спасителя. Громкое название учреждения мало оправдывалось его содержанием. В ГУС входили те же деятели научного отдела, да к ним прибавлены были еще три-четыре человека из ученых советской ориентации: геолог Архангельский, физик Тимирязев, инженер Федоров и еще, может быть, кто-то.

В качестве экспертов я пригласил проф. С. Н. Блажко и А. А. Михайлова.

Собрались мы в приемной и ждем. За дверьми, в кабинете М. Н. Покровского происходит заседание. В ГУСе практиковалась система, что дело сначала рассматривалось при закрытых дверях, а затем после предварительного обмена мнений приглашались докладчики.

Слышим мы через дверь, что дошло до астрофизической обсерватории. Слышен резкий возражающий голос Тер-Оганезова, а затем ответная речь Костицына. Потом пошли спокойные разговоры остальных участников. В это время откуда-то присылают автомобиль за Покровским. Он тотчас же уезжает, оставляя председательствование на Артемьеве. Нас троих вызывают в кабинет. Тер-Оганезов сидит с нахохленным видом. Артемьев предоставляет слово мне.

Во вступительном слове я указываю, что сейчас астрофизические работы производятся главным образом в Пулкове, но там они занимают только второе место, потому что обсерватория по своим задачам является астрометрической. Что же касается университетских обсерваторий, то их астрофизическое оборудование является пустяком по сравнению с современными требованиями науки. Поэтому и необходимо создать специальную крупную астрофизическую обсерваторию.

Д. Н. Артемьев, без сомнения руководясь мыслью помочь мне, выступает совершенно неудачно:

— Всеволод Викторович засвидетельствовал, что астрофизические работы в университетских обсерваториях совершенно пустячны. Тогда ясно, что надо сделать, и я это и предлагаю. Отберем у всех университетских обсерваторий их астрофизическое оборудование и передадим его новой обсерватории. Так мы сразу ее и создадим.

Я прямо холод почувствовал в жилах от такого проекта. Заниматься ограблением вовсе не входило в мои планы… Прежде, чем я мог возразить, слово перехватил С. Н. Блажко:

— Я удивляюсь Всеволоду Викторовичу, как он мог отозваться об университетских астрофизических работах как о пустяках! Эти работы вполне солидны, уважаются ученым миром…

И он понесся по новым рельсам, совершенно забыв о целях, ради которых мы собрались. Дело было ясное: Блажко считался астрофизиком в Московской обсерватории, и он счел себя задетым за свои астрофизические работы.

Как только я получил слово, я объяснил, что произошло недоразумение: я говорил, как о пустяках, об астрономических инструментах, а не о работах университетских астрофизиков. Это не одно и то же. Можно плохими инструментами сделать хорошую работу и наоборот.

Тем не менее получилось для непосвященных скверное впечатление: специалисты на заседании вступили между собою в полемику… Этим сумел воспользоваться Тер-Оганезов. Он стал говорить, что в создании особой астрофизической обсерватории надобности нет, так как таким путем создается параллелизм с деятельностью Пулковской обсерватории, в которой производятся наблюдения по астрофизике. Но если вопрос о создании особой астрофизической обсерватории может считаться предрешенным, нет необходимости создавать для ее осуществления предлагаемый В. В. Стратоновым организационный аппарат, а эту задачу надо возложить на существующую, по сведениям Тер-Оганезова, в Пулковской обсерватории особую комиссию, имеющую задачей выбор места для перенесения Пулковской обсерватории.

Тем не менее Государственный ученый совет вынес постановление: 1) образовать временный комитет в Москве по устройству Главной астрофизической обсерватории; 2) включить в состав этого комитета ту пулковскую комиссию для выбора места перенесения названной обсерватории, о существовании которой удостоверил ГУСу В. Т. Тер-Оганезов; 3) поручить этому временному комитету в короткий срок разработать более детальный проект по организации Главной астрофизической обсерватории и внести его на рассмотрение Государственного ученого совета.

По поводу этого половинчатого постановления член совета инженер Федоров при выходе из заседания объяснил:

— Я высказался против учреждения обсерватории, потому что сами астрономы между собой не сговорились и пререкались на заседании.

Когда мы вышли из заседания, говорю Блажко:

— Сергей Николаевич, как вы могли выступить с таким пагубным для дела заявлением? Ведь университетские астрофизические работы пустячными назвал не я, а председатель. Но, если вам показалось — чего на самом деле не было — будто я неуважительно отозвался о ваших работах, не следовало ли бы вам лучше это высказать в своем товарищеском кружке, а не в ГУСе?

Он помялся:

— Пожалуй, действительно, мне лучше было бы не выступать…[130]

Когда я впоследствии рассказывал об этом эпизоде Белопольскому, хорошо знавшему Блажко по Московской обсерватории, он смеялся: