По волнам жизни. Том 2

Уже рано утром выехали из банка на три местных базара три декорированные цветами грузовые платформы. На них были походные кассы для продажи облигаций займа, с кассиром и контролером, и солдаты горнисты, чтобы рожками привлекать к платформам народ. На каждой платформе был специальный оратор, который должен был разъяснять народу значение этого займа.

Одним из ораторов напросился симпатичный молодой сельский батюшка, имени которого, к сожалению, не помню. Он весь загорелся нашей идеей и оказал нам в этот день много помощи.

Собственно празднество началось в десять часов утра крестным ходом всего духовенства от близкой церкви к центральной эстраде. Они несли и очень чтимую населением чудотворную икону, как раз привезенную на этот месяц в Ржев. На ярком солнце эта процессия, с пасхальными ризами духовенства, со многими десятками хоругвей и крестов изо всех ржевских церквей, была красива и могла производить впечатление на верующих. Тем не менее народу в крестном ходе было до обидного мало. Уже ощущался вызванный даже первым временем революции упадок религиозности.

К месту молебствия, около главной эстрады, собрались, однако, тысячи. Когда отслужили и пропели, на эстраду взобрался старенький протоиерей. Признес неудачную слезливо-просящую речь:

— Родина умоляет вас: дайте ей денег! Сжальтесь над бедной родиной, пожертвуйте ей денег!

На жалостливость сердец суровых ржевитян рассчитывать было нельзя, и надо было исправить впечатление неудачного слова.

Поднявшись после него на эстраду, я произнес речь совершенно в иных тонах. Указывал, что принять участие в займе — дело разума, а не сердца. Если сами русские проявят теперь к самим себе недоверие и не окажут своему же правительству, выдвинутому так всеми желанной революцией, ссуды, то кто же из иностранцев нам поверит. Стараясь быть понятным толпе, объяснял, что возникающая дороговизна связана с недостатком в казне денег; если поэтому ссудить правительство по облигации займа, то это будет в собственных интересах каждого. Объяснил также, что желающие, пользуясь днем праздника, могут и просто жертвовать деньги: на них будут куплены облигации займа и пожертвованы на содержание сиротского дома в Ржеве.

Едва я кончил, со всех сторон потянулись руки с деньгами. К этому я не был подготовлен… Моя соломенная панама быстро заполнилась доверху. Скорее принесли ведро из банка, в которое и посыпались дождем деньги.

Тем временем в разбросанных по площади киосках началась продажа облигаций займа. Заодно в них продавалась и местная газета, издание которой сегодня было нам пожертвовано целиком. Продажа сразу же пошла бойким темпом.

Начало было счастливое, чувствовался подъем настроения. Оратор из народа сменялся оратором. Площадь все заполнялась. Подошли, в сопровождении военных команд, четыре полковых оркестра.

Конфликт

Но вдруг — неожиданный удар.

У меня просит слова какой-то солдат. Лицо — подозрительно испитое… Отказать — нет причины.

Начинает речь… в ярко большевицких тонах.

Первое недоумение толпы быстро сменяется негодующими криками:

— Большевик!

— Долой!

— Не хотим слушать!

Видя эту враждебность, солдат резко изменяет тон речи на ярко демагогический.

— Вас посылают на войну умирать в окопах… Вас заживо вши поедают… А господские сынки нежатся на пуховых перинах!

Толпа прислушивается внимательнее.

— А ведь правда!

— Правда!!

— Долой!

— Вон его!!

— Вы с голоду помираете… А господа буржуи брюхо набивают рябчиками да винами дорогими.

— Правда!!

— Вон его!!

Страсти разгораются. Нависает угроза скандала. Останавливаю солдата и обращаюсь к толпе:

— Голоса разбились — разные. Одни хотят слушать оратора, а другие не хотят. Поэтому произведу голосование поднятием рук. За что выскажется большинство, пусть так и будет. Правильно ли?

— Правильно! Правильно!

Увы! Подавляющее большинство, особенно солдаты, подняли руку за продолжение речи.

На лице солдата-оратора торжество. Уже на узаконенном основании развивает агитационную большевицкую речь.

К эстраде пробирается сквозь толпу офицер милиции с пятью солдатами, на рукавах повязки.

— Довольно, сходите! Я вас арестую!

Оратор побледнел.

— Товарищи! — завопил он. — Я вам говорил правду, а буржуи за это меня арестовывают!

Толпа заволновалась:

— Как так арестовывать?!

— На каком основании?!

— Товарищи! Заступитесь!!

— В чем дело, гражданин офицер? За что вы его арестовываете?

— Он, господин управляющий, пять раз совершил кражу! А кроме того, и дезертир!

— Не выдавайте, товарищи!! За правду!!

Что тут поднялось! Громадная толпа солдат насела на патруль:

— Не сметь его трогать!

— Мы вас!!

Патруль поднял ружья… Из солдатской среды повысовывались руки с револьверами. Вот-вот начнется стрельба…

Делаю нечеловеческие усилия, мечась по эстраде, чтобы привлечь на себя внимание. Путем страшного напряжения голоса мне, наконец, удается перекричать ближайших. Замолкают. Понемногу кольцо замолкающих ширится, и я уже могу говорить.

— Граждане!! Будьте же разумны! Не оскверняйте нашего праздника побоищем. Уладим дело мирно!..

Толпа понемногу затихает, хотя кое-где еще бурлят.