Она возвратилась к Крещению. Нового, после телеграммы, они рассказали мало. Говорили, что главный комиссар только пожимал плечами, читая выставленные Серегиным против меня обвинения и мои по ним объяснения. Однако заявил, что они, в Петрограде, должны считаться с мнением местного военно-революционного комитета:
— Ведь власть — на местах…
Последствия не заставили себя долго ждать. Получилась новая телеграмма: «За упорное неподчинение советской власти и несогласие сообразовать деятельность с указаниями комиссара банка управляющий Стратонов окончательно увольняется от должности и от службы, с лишением пенсии. Управление банком возлагается на бухгалтера Синева. Главный комиссар Пятаков».
Снова созывается общее собрание. Я на него не пошел, не пошли и многие сослуживцы. Сопротивление служащих было сломано; и в самом деле, все, что могли, они сделали.
Комиссар предложил собранию резолюцию: «Принять распоряжение главного комиссара банка относительно увольнения управляющего Стратонова к безразговорному исполнению».
Резолюция, поддержанная оппозиционными чиновниками — Мардониевым, Поповым младшим, Рогачем и др., была большинством принята.
На другой же день получаю предписание от военно-революционного комитета, адресованное уже «гражданину Стратонову»: я должен в течение трех дней сдать банк Синеву и в тот же срок освободить занимаемое мною в банке помещение.
Как ни торопился я сам ликвидировать дела с банком, но в такой короткий срок сдать два отделения было совершенно немыслимо.
Наш объединенный комитет заявил по этому поводу протест военно-революционному комитету, требуя продолжения срока сдачи и оставления квартиры до двух недель.
Военно-революционный комитет в продлении срока уступил, но потребовал, чтобы я немедленно же уступил две комнаты в своей квартире для Серегина и его семьи.
Впоследствии такое требование показалось бы пустяком, но тогда мы еще не испытали прелестей большевицкого квартирного уплотнения. Впустить к себе в квартиру такого типа, да еще с очень подозрительной намазанной и расфранченной «женой» — нам показалось невозможным.
Опять помогли милые сослуживцы: сами убедили Серегина не настаивать на вселении ко мне, а пока поместиться с женой в комнате при дамской уборной.
Найти при таких условиях в короткий срок себе квартиру было необычайно трудно, так как во все буржуазные дома уже попереселялись сознательные солдаты, не желавшие более жить в казармах и бараках. Однако нам помощь оказывалась со всех сторон, и, благодаря кому-то из клиентов, нам нашли на князь-дмитриевской стороне, на самом краю города, три меблированные комнаты с кухней.
Стали мы спешно распродавать свое имущество — не очень, впрочем, большое, — чтобы было чем жить на первое время.
Служащие банка в подавляющем большинстве заявили, что они продолжают считать меня своим управляющим и только временно, уступая силе, вынуждены подчиняться другому лицу; поэтому, между прочим, они со мной и не прощаются.
Однако военно-революционный комитет через комиссара потребовал избрания общим собранием нового управляющего.
Были предложены две естественные кандидатуры: контролера А. П. Попова и А. И. Синева. Попов, однако, сам отказался от баллотирования. Избран был Синев.
Я уже упоминал о Синеве, что он был человек неплохой, мягкого характера, стеснявшийся быть требовательным с подчиненными, а потому ими любимый. Синев, однако, был очень боязлив и к занятию должности управляющего сам лично не стремился. При нормальном порядке он вообще имел мало шансов когда-либо эту должность получить. Теперь соблазн для него оказался великим. Но и страх его был также велик — за возможные последствия в случае контрпереворота.
Чтобы застраховать себя от этих последствий, он каждый почти день стал ходить ко мне, как будто советуясь по делам и спрашивая указаний, точно я продолжаю управлять банком. При этом он смотрел на меня такими жалостливо-умилительными глазами, что даже неприятно было. Я просил его считать мой уход решительным и не стесняться в действиях.
Тогда Синев попросил у меня, на случай переворота, записку в том, что со своей стороны не имею ничего против того, что он принял должность управляющего. Эту записку-удостоверение я ему охотно выдал, и Синев перестал ходить на мучительное для обеих сторон паломничество.
Надо было позаботиться о своей судьбе. Оставаться в Ржеве — значило бы быть бельмом на глазу. Решили переехать в Москву.