По волнам жизни. Том 2

Одно время дежурный член комитета должен был стоять для охраны у ворот целый день, пока дом не забаррикадировался на ночь. Пользы от этой охраны не было никакой.

По рекомендации В. А. Селиванова мы приняли на должность управляющего домом одного отставного полковника. Дали ему хорошую квартиру и приличное содержание. Но полковник, дорвавшись до хозяйственных дел, повел их так убыточно для дома, что мы поспешили его от денег отстранить. А более он ничего не желал делать.

Подобные примеры тогда случались в Москве часто. Найти квартиру было очень трудно. И люди, занятые совсем в другом месте, обманом принимали на себя функции управляющих домами, получали на этом основании квартиру в доме, но ничего не делали. Их увольняли, но квартира оставалась за ними: никого нельзя было лишать квартиры…

Когда в конце лета грабежи в Москве особенно обострились, мы решили в случае нападения оказать вооруженное сопротивление. Кое у кого револьверы еще были. Возник вопрос о руководстве действиями защиты, если последует нападение. Естественно, обратились к полковнику:

— Вы — человек военный. Примите командование на себя!

— Нет, извините! Меня от этого уж увольте. Я здесь не при чем!

После долгих навязываний этих неблагодарных функций друг другу, окончательно «командование армией» возложили на меня. Выработали стратегический план. Нападения, однако, не последовало. Полковника же за трусость уволили от службы.

В числе жильцов, участвовавших в домовом комитете, был один богатый еврей-коммерсант. Он возымел ко мне, за деятельность в комитете, симпатию. В ту пору вместе с группой знакомых сибиряков-богачей он хотел основать в Москве новый частный банк, с капиталом в десять миллионов руб. Мне в этом банке предложили пост директора-распорядителя. Ждали только падения или хотя бы смягчения большевицкого режима.

Ни того, ни другого не дождались. Мысль о банке пришлось похоронить, а мой знакомый переехал куда-то на юг.

Некоторое время спустя он действовал в Одессе в качестве председателя комиссии, конфисковывавшей содержимое в банковских сейфах. В Одессе жила моя тетка[52], вдова капитана парохода на Черном море. Всю жизнь они с мужем сбережения вкладывали не в акции, а в драгоценные вещи, которые хранили в сейфе. К ее удивлению, председатель комиссии, услышав ее фамилию, отозвал тетку в сторону и проверил, не являюсь ли я ее родственником. Получив подтверждение, приказал выдать ей все из сейфа неприкосновенно.

Кооперативный съезд

В феврале 1918 года в Москве был всероссийский кооперативный съезд[53]. Он происходил в университете имени Шанявского, на Миусской площади[54]. Я принимал участие в съезде в качестве делегата двух ржевских союзов.

Большевизм тогда еще не вполне окреп; казалось, что ему все-таки можно противостоять. Главные надежды в этом отношении возлагались на кооперативные организации как объединяющие массы крестьянства. Других объединяющих организаций вообще не существовало. Советская власть, сознавая все это, пока еще любезничала с кооперативным миром.

На съезде происходила свободная и острая критика большевизма. Несмотря на несомненное присутствие в числе участников съезда агентов власти, это сходило пока безнаказанно.

Огромное впечатление произвела горячая речь кооператора, прибывшего, как говорили, откуда-то с востока России:

— Вы все, товарищи, возмущаетесь большевиками. Конечно, вы правы: их насильнические действия возмутительны и заслуживают осуждения! Но, товарищи, это не самое худшее, что может быть… Есть власть, при которой, если бы она утвердилась, было бы еще хуже…

Собрание настораживается.

— Я говорю об анархистах!

Сочувственный гул покрывает зал. Оратор поднимает руку; шум стихает:

— Но и это, товарищи, еще не самое худшее!

Зал затих. Оратор выдерживает паузу:

— Еще того хуже будет, если наступит власть подонков, — люмпен-пролетариата!

Снова загудело собрание.

Оратор оказался плохим провидцем. Большевизм превзошел все.

Съезд вынес резолюцию с резким осуждением большевизма как системы. Конечно, никаких последствий эта воинственная резолюция не возымела.

Особенным успехом и симпатиями пользовался на съезде проф. С. Н. Прокопович. Еще было свежо в памяти, что он входил в последний состав временного правительства, и над Прокоповичем сиял ореол представителя сваленной большевиками власти. Каждое появление Прокоповича на кафедре встречалось шумными аплодисментами.

С. Н. Прокопович начинал:

— Това-арищи!

Мягко-ласковое, как казалось, его обращение производило впечатление на кооператоров. Говорил он хорошо, и к выступлениям С. Н. очень прислушивались поприезжавшие из разных углов России.

Когда начались рассказы приезжих о том, что в разных местах стали выпускать свои, местные деньги, Прокопович убеждал:

— Това-арищи, это о-очень важно! Рассказывайте, где были такие выпуски?

Было названо несколько десятков городов, где они происходили.