По волнам жизни. Том 2

Чрезвычайное внимание привлекла к себе на съезде его жена, Екатерина Дмитриевна Кускова. Ее имя уже широко прокатилось по всей России, и она приобрела большую известность своими общественными выступлениями. Тогда вообще выступление женщин в роли общественных деятелей было еще редкостью. На съезде ее участие вызывало в кооператорах интерес. Я слышал разговоры:

— А где же она?

— Будет Кускова выступать?

Когда она выступила в первый раз, весь зал обратился в напряженное внимание. Сильная брюнетка, с выразительными глазами, красивой фигурой — она была в расцвете своих сил. Как оратор, выступала всегда хорошо, говорила убедительно.

Заправилы съезда с нею очень считались. Постоянно слышалось в речах:

— Катерина Дмитриевна. Катерина Дмитриевна…

Фамилия не произносилась. Подразумевалось, что каждый и сам должен знать, о ком именно идет речь[55].

Молодой ученый, Александр Васильевич Чаянов, производил впечатление своей манерой говорить. Как будто вычеканивал слова, да и тембр голоса был у него металлический. Чаянова встречали очень сочувственно. Тогда он еще не выявил своего оппортунизма в отношении советской власти, как то стало через короткое время. Это, однако, не спасло Чаянова от репрессий, когда настал, лет десять спустя, и его час.

На кооперацию Россия возлагала столько надежд, сколько ждали от «мощного» голоса представителей миллионов крестьян на всероссийском съезде, — а дело кончилось говорильней и бессильной резолюцией.

Кооперативная служба

Не оправдала моих ожиданий и кооперативная служба. Ожидал, что мне будут даваться серьезные поручения, а на самом деле меня занимали частью совершенными пустячками, главным же образом не соответствующими моим взглядам операциями в Народном банке[56].

У кредитного союза дел в Москве было и в действительности мало, и председатель союза Береснев сюда приезжал только изредка. Наоборот, председатель потребительского союза Шершень, человек хитрый, очень любивший свои личные интересы, — а также и его коллеги по правлению, — очень любили приезжать в Москву. Это им ничего не стоило, — поездки щедро окупались средствами союза, и члены правления имели даже для себя постоянный номер в одной из лучших гостиниц. Развлечений же в Москве для почтенных кооператоров было изобилие.

Поэтому, как только дела могли оправдать поездку в Москву, правление себя — полностью или частью — командировало. Они и совершали нужные сделки.

В Народном же банке на меня возлагалось специальное поручение: добывать денег в кредит для потребительского союза, добывать их во что бы то ни стало и какими я умею способами.

Народный банк был в ту пору уже достаточно революционизирован. Во главе его, как председатель правления, стоял Михаил Парсаданович Авсаркисов, армянин, член кадетской партии. М. П. был крупный, бородатый мужчина, с приветливыми глазами, старавшийся со всеми быть обходительным и любезным. Он ездил по городу на банковом автомобиле, что было тогда в Москве большой редкостью, потому что все автомобили были реквизированы большевиками для своих надобностей. М. П., при встречах, подвозил на машине знакомых клиентов. Это бывало даже не совсем приятно, потому что автомобили были тогда прозваны — и не без оснований к тому — «хамовозами».

Директором же отдела, от которого зависело кредитование союзов, был Василий Васильевич Костин. Еще молодой человек, вероятно, неплохой, но очень был избалован заискиванием перед ним кооператоров, ищущих кредита, и, что называется, — заносился, генеральствовал.

Выпрашивать у него деньги было для меня делом тем более трудным, что оно не было обоснованным. Кредиты, назначенные союзу, были давно уже полностью исчерпаны. Надо было буквально выклянчивать сверхкредиты. Я бы сам этого клиентам не позволил, а мне приходилось выпрашивать против убеждения. Естественно, что для Костина я не был достаточно убеждающим его просителем, и Шершень не раз мне с торжеством указывал на то, что вот он выпросил у Костина лишние деньги, а я не смог.

Коробили меня и порядки потребительского союза. У правления постоянно бывали на руках подписанные пустые вексельные бланки, которые они заполняли, когда нужно и как нужно. Не знаю, бывали ли при этом и злоупотребления, но, если и были, — все покрыл крах кооперации, при дальнейшем росте большевизма.

Между прочим, и мне не один раз передавались из рук в руки, иногда через третьестепенных служащих союза, целые пачки векселей, иной раз на очень крупные суммы, и все это в частном же порядке от меня потом отбиралось.

Ясно, что у меня с кооперативными союзами тесного согласия образоваться не могло. В сентябре 1918 года я перестал быть представителем этих союзов.

Штрихи жизни 1918 года

В ту пору в Москве, как, впрочем, и во всей России, существовал настоящий психоз, — какое-то обожествление слов: «революция», «революционный», «революционность» и т. д.