По высочайшему велению

Квартира выглядела довольно большой и странно обставленной – создавалось ощущение, что посетители застали жилище во времена смены поколений: богатая лепнина на потолке и резные ампирные шкафы соседствовали с легкой современной мебелью в духе минимализма. В гостиной, которую они пересекли по пути в кабинет хозяина, стоял черный гамбургский лакированный рояль, а из-за картин и фотографий почти неразличим был цвет обоев. В самом же кабинете, напротив, на светлых стенах висело лишь несколько небольших гравюр в стиле Доре[14], но при этом над легким гарнитуром с тонкими ножками грузным бегемотом нависал мрачный рабочий стол времен если не Александра I, то уж точно помнящий Николая Павловича. В кабинете Померанцев указал вошедшим за ним на два кресла у стеклянного столика, сам опустился на софу. Когда уселись и гости, и хозяин, последний нажал какую-то кнопку, где-то приглушенно тренькнул звонок, и мгновение спустя в комнате возник пожилой господин в долгополом сюртуке и белых перчатках.

– Кофе? – обратился Померанцев к гостям.

– С удовольствием, – кивнул Филиппов.

Пока несли кофе, царило молчание, которым каждый распорядился по-своему: Свиридов вежливо, но внимательно осматривал комнату, Владимир Гаврилович изучал хозяина, а тот безмятежно взирал на посетителей, не делая никаких попыток выяснить причину их визита.

Наконец на столике появился серебряный поднос с кофейником, чашками, кувшинчиком с подогретыми сливками и сахарницей. Померанцев, махнув рукой на долгополого камердинера, сам разлил по чашкам ароматный напиток, вопросительно тронул рукой сливки и лишь после наконец спросил:

– Чем обязан, господа? Чем моя скромная персона заинтересовала столичный сыск?

– Ну насчет скромности вы поскромничали, – не очень вежливо скаламбурил Свиридов.

– В нашей стране достаток пока не является преступлением, тем более если он обеспечен законным путем.

– Вы совершенно правы, Евгений Никитич, причем даже в нескольких смыслах. Именно что не является преступлением, но как раз сейчас многие наши сограждане так называемых передовых взглядов поддержали бы вас в том, что пока, – слегка нажав на последнее слово, ответил Филиппов.

– Вы про господ социалистов? Разве это в компетенциях уголовного сыска, а не политического? – невозмутимо поинтересовался Померанцев.

– Социалистов, анархистов и прочих «истов». Вы правы, подобными делами занимается Охранное отделение. У нас к вам дело иного толка, но неким образом касающееся и господ революционеров. Будьте любезны, ответьте, вам знаком Сергей Сергеевич Зимин?

Наконец-то на лице Померанцева отразилось хоть что-то похожее на эмоцию. Классифицировать ее было сложно, но упомянутая фамилия явно не обрадовала невозмутимого хозяина.

– Да, мы знакомы с этим… господином.

– Расскажите нам, пожалуйста, обстоятельства вашего знакомства и характер этих отношений.

Где-то с минуту Померанцев сосредоточенно разглядывал своих визитеров, переводя глаза с одного на другого. Было видно, что он что-то обдумывает. Вдруг он резко и громко хлопнул себя ладонями по коленям – жест оказался настолько неожиданным, что оба гостя вздрогнули, – и произнес веселым голосом:

– А ведь, пожалуй, господа сыщики, вы здесь с не вполне официальным визитом? И я совершенно обоснованно могу не только не отвечать на ваши вопросы, но и попросить меня оставить? Ведь так?

Филиппов и Свиридов молча обменялись взглядами.

– Но я отвечу! – не дожидаясь объяснений, продолжил хозяин. – Ибо скрывать мне нечего. Но вы уж, будьте добры, предварите, так сказать, любезность любезностью: поведайте, чем вас заинтересовала эта не самая достойная личность?

Настало время брать театральную паузу Филиппову. Взвесив все «за» и «против», он вдруг спросил:

– А что это у вас за цветник на входе и на лестнице?

– Да здесь же живет Преображенская[15]. Как спектакль, так у нас тут и цветы, и ценители балета. Видели хлыщей на улице? Ольга Иосифовна хоть дама и не юная, но вполне способная внушать обожание. Не увиливайте, Владимир Гаврилович.

– Ну что ж. Если коротко, то господин Зимин мертв. Убил он себя сам, причем способ выбрал довольно варварский. При нем обнаружены некие документы, позволяющие заключить, что он имел отношение к какой-то не очень разрешенной политической организации. И в этих документах упоминаетесь вы.

– Занятно. Ну – уговор есть уговор. Зимина я знаю – пардон, теперь уже знал – по университету. Мы учились на одном курсе и даже довольно близко дружили. Любили, знаете ли, порассуждать об устройстве мира, о его улучшении и прочей юношеской чепухе. Только он курс кончил, а я нет. Заскучал и понял, что право – не вполне мое. После завершения моей студенческой жизни мы с Зиминым не виделись, пока он не заявился сюда пару недель назад. Мы мило побеседовали – и я спустил его с лестницы.

– Отчего же?

– Да оттого, что я повзрослел, а он нет. Я, как вы видите, не вполне вписываюсь в его понятия о социальной справедливости. Хотя явился он ко мне именно в надежде вовлечь в свои дела.

– В какие именно?