По высочайшему велению

– Вы что, всерьез полагаете, что он при первой же встрече посвятил бы меня во все? Увы, он начал с воспоминаний, как нам мечталось и виделось будущее, судьба России и ее многострадального народа и все в таком же пафосном духе. Потом предложил бороться с ним плечом к плечу, взывал к такому идиотскому понятию, как патриотизм.

– Идиотскому?

– Ну да, на том и поссорились. Я, знаете ли, не люблю патриотов.

– Что же так? – Свиридов изумленно приподнял бровь.

– Понимаете ли, я долго размышлял на эту тему и пришел к выводу, что патриотизм в том виде, в котором он сейчас воспринимается многими, самое большое зло в мире. Это понятие разобщает людей. Ведь что такое патриотизм для основной части населения любой державы? Это любовь к месту рождения. То есть желание его хвалить только за то, что ты здесь появился на свет. Причем зачастую в ущерб соседям. Все войны на земле из-за патриотизма. Ну нет, само собой, воюют из-за ресурсов и денег. Кукловоды. А те, кто по их воле гибнет сотнями тысяч, они как раз за патриотизм друг дружку и убивают, бедолаги. Так что мой патриотизм гораздо шире: я люблю весь мир, за него и переживаю.

– Это, наверное, нетрудно, в таких-то условиях. – Александр Павлович обвел рукой комнату.

– Да, я не аскет. Но и мир пока не готов к переменам. А приближать его конец, раздувая огонь революций, – слуга покорный. Сам же первым в нем и сгоришь. Так что расстались мы с Сергеем совсем не друзьями и больше не виделись.

* * *

Почти всю дорогу до следующего адреса в моторе было тихо. Товарищи молчали, оба обдумывая услышанное. Первым не выдержал Свиридов:

– Что скажете, Владимир Гаврилович?

– Ну теперь понятно, почему напротив его имени крест. Или вы про патриотизм? – уточнил Филиппов. – Циник. Молодой богатый циник.

– Да, несомненно, звучат его слова непривычно для уха и даже цинично. Но в здравой логике ему не откажешь. Ведь так и есть: мы готовы зачастую оправдать любые подлости лишь потому, что они наши, доморощенные. Вы послушайте думских краснобаев – они-то и призывают любить Россию лишь за то, что она – Россия. И не смей перечить, не смей ругать несовершенства. В этом ли проявляется любовь к отчизне?

– Ну господин Померанцев-то вообще любовь к отчизне отрицает, ему и целого мира мало, – возразил Филиппов. Но видно было, что и ему запали в душу слова их недавнего собеседника.

По счастью, мотор остановился, и водитель объявил о прибытии в пункт назначения: Лиговская улица, дом 68.

Здание оказалось новым, четырехэтажным, прижимающимся левым боком к симпатичному домику с нарядными колоннами. На фасаде не висело ни единого балкона, похоже, хозяин не стремился никого удивить помпезностью и лепниной – не Невский же, задорого не сдашь, и стремление побыстрее окупить вложения вытеснило тягу к прекрасному.

Где-то здесь, в квартире номер 19, должен был обитать некто Богров Дм. Григ.

* * *

Дверь отворил черноволосый господин лет тридцати в пенсне на горбатом носу, облаченный в черную бархатную домашнюю куртку. Выслушав представления, он неприязненно поморщился, отчего пенсне соскочило с переносицы и повисло на шелковом шнурке. Господин достал из кармана платок, долго и тщательно тер линзы, наконец водрузил окуляры на место и выдавил из себя:

– Господа полицейские. Все, что я имел сказать о Дмитрии, я сообщил при вашем последнем визите. Добавить мне нечего – он покинул Петербург прошлой осенью, с тех пор я никакими сведениями о нем не располагаю.

– Вы совершенно правы, нас интересует Дмитрий Григорьевич Богров, но вот в чем вы заблуждаетесь, так это в том, что уже имели с нами беседу. Еще два дня назад мы даже не подозревали о его существовании, – вежливо ответил Филиппов. – Вероятно, вы путаете нас с коллегами из Охранного отделения.

– Я не обязан уметь разбираться в вашем устройстве!

– Несомненно. Человеку законопослушному, коим вы, вне всякого сомнения, являетесь, нет нужды отличать сыск уголовный от политического. Тем не менее, если вы позволите нам войти и уделите буквально пару минут, вы не только сильно нас обяжете, но и, вероятно, поможете пролить свет на некие туманные обстоятельства, – настойчиво продолжал Владимир Гаврилович. – Вы, прошу прощения, кем Дмитрию Григорьевичу приходитесь? – задал первый вопрос Филиппов после того, как они уселись в небольшой гостиной.

Эта квартира разительно отличалась от предыдущей, и гостиная, судя по всему, выполняла еще и роль кабинета: у окна размещался тяжелый стол с аккуратными стопками бумаг, а по центру, занимая почти всю немаленькую поверхность, была развернута какая-то карта, прижатая по углам чернильным прибором и книгами. Стены тоже увешивали карты с отмеченными на них морскими маршрутами.

– Я его двоюродный брат, Лев Сергеевич Богров.

– По морскому ведомству служите? – осведомился Свиридов.

– Да… мичман Балтийского флота, – смущенно ответил Богров.

Смятение это тут же объяснилось тем, с какой проворностью он отправил пенсне с носа в карман куртки. Видимо, он считал несовместимым близорукость со званием морского офицера.