По высочайшему велению

– То, с какой дерзостью и решительностью действовал этот таинственный «студент» – станем пока величать его так за неимением другого звания, возьмем лишь его в кавычки, – позволяет нам утверждать, что Мазуров и впрямь обладал какими-то важными сведениями. За пьяные фантазии жизни не лишают. И также берусь утверждать второе: смерть Зимина не заставила таинственных карбонариев отказаться от своих планов. Вот только карбонарии ли это? И вот вам вывод номер три: по той невероятной осведомленности об обстоятельствах совсем недавних событий, кои и в газеты-то попали без имен и фамилий, можно предположить, что дело сие рук не господ – простите, товарищей – революционеров, а совсем наоборот. И это, голубчик мой, ой как неприятно…

– Но зачем кому-то в Охранном хотеть смерти премьер-министра? – понизив голос до шепота, спросил Свиридов.

– Ну причин-то может быть уйма, и боюсь, что прояснить их сейчас может только наш «студент». Зачтите еще раз, как его описал ваш поэт.

Александр Павлович достал зеленую записную книжку, пролистал несколько страниц и начал читать:

– Высокий, вершков десять, а то и двенадцать[20], но сутулый. Студенческий мундир. Башмаки очень истертые, коричневые, скорее даже рыжие. Волосы темные, почти черные, как у цыган. Но не цыган. Возможно, болгарин или еврей, однако глаза светлые, как у чухонца. Губы узкие, слева над бровью тонкий белый шрам около полудюйма длиной. Полубаки и черные усики ниточкой – но тут ведь и парик может быть, и усы накладные, – добавил уже от себя Свиридов.

– Наблюдательный господин…

– Да, я тоже удивился. Говорит, что всегда внимателен к людям в поисках интересных типажей. Что нам оказалось лишь на руку.

– Так… До конца присутствия почти два часа. Отдавайте телефонистам словесный портрет – срочно распространить по всем отделениям с распоряжением довести до всех, до последнего городового. Без подробностей. Просто ищем человека. В случае обнаружения не задерживать, по возможности скрытно проследить до места проживания. А нам с вами остается ждать.

Глава 7

По распоряжению и. д. СПб. градоначальника чинами полиции четвертого отделения были произведены обходы, причем было задержано: не имеющих установленных видов на жительство – 193 человека, не располагающих правом пребывания в столице – 11 человек, скрывающихся от надзора полиции – 2 человека, не прописанных и праздношатающихся – 42 человека.

Всего же было задержано – 248 человек.

«Петроградская газета», август 1911 года

* * *

В полутемной комнатке, почти что каморке с выцветшими желтыми обоями и давно не крашенными дощатыми полами, на кровати с железными шарами лежал полностью одетый и даже обутый мужчина. Ложе было ему коротковато настолько, что ноги в коричневых стоптанных штиблетах он водрузил на решетчатую спинку кровати. Да и само помещение оказалось столь крохотным, что эта самая кровать занимала почти половину всего пространства. В голове ее справа стоял тяжелый табурет с разложенными на нем мыльными и бритвенными принадлежностями, еще правее на полу темнело ведро, над которым было привинчено замызганное зеркало и настолько облупившийся рукомойник, что правильнее следовало бы называть его лишь отчасти эмалированным. Узкий платяной пенал с покосившейся створкой да пара вбитых прямо в стену гвоздей, на одном из которых висел темный мундирный пиджак, а на другом – синяя фуражка, завершали меблировку этого убогого жилища, окончательно утверждая, что его обитатель либо чрезвычайно беден, либо безумно аскетичен.

Сам же хозяин, вернее, квартирант (конечно, именно он лежал на кровати), пребывал в крайне удрученном состоянии. Вернее, он находился сейчас в наивысшей степени жалости к себе, человеку, безусловно, абсолютно никчемному и совершенно конченому. С самого момента рождения, да пожалуй что и с более раннего срока, судьба не сулила ему ничего хорошего – сами посудите, какое будущее может ждать в царской России мальчика, которого зовут Лев Лембоев? Нет, папеньке, конечно, спасибо за фамилию, иначе звался бы он сейчас вовсе Лейбом Гольдманом, но что ж дорогой родитель имя-то в тон не подобрал, хоть бы и тоже финское? Да и какая вообще нелегкая свела его, высокого, красивого голубоглазого блондина, балтийского рыбака, с пусть тоже красавицей, но Голдой Гольдман? Увы, спросить было не у кого: мало оказалось жестокой судьбе послать человека в мир в такую странную семью, так еще и не выпал ему шанс даже запомнить своих родителей. Отец, женившись, так и продолжил ходить на промысел в море. Как только сын немного подрос, начал оставлять того у тетки и брать мать с собой. Вот однажды море их так и не вернуло.