По высочайшему велению

– Да при чем тут Мазуров. Мазуров сам попал под влияние этого «ловца душ человеческих»… Зимин, конечно… Он и меня пытался вовлечь, но про это я вам уже рассказывал, чего повторять… Я пытался с ней разговаривать, только она и слушать не хотела… Вечно таскалась с какими-то книжками… «Овода» этого идиотского постоянно цитировала… А потом и вовсе заявила, что я просто ее ревную и что если б любил по-настоящему, то встал бы с ней плечом к плечу… Всегда эта полувоенная патетика… И уже почти не смеялась… А потом, в конце мая, я увидел Зимина выходящим из Охранного… Просто бездумно шатался по городу – была у меня в те дни такая привычка… Учебу совсем забросил… Забрел на Мойку, а тут он… Сначала я даже обрадовался… Низко, конечно, но я был бы рад, если б его куда-нибудь выслали к черту на рога… Потому и подходить к нему не стал… И правильно сделал: следом выскочил офицер, не разобрал, что там у него на погонах было, и окликнул его Павловым… И какой-то сверток сунул в руки… Вы понимаете? Павловым! Я же точно видел, что это он, какой к чертям Павлов?.. Он сверток засунул в газету, мост перешел и двинулся в сторону Марсова поля… Я пошел было за ним, но не выдержал, догнал напротив конюшен… Он сначала не понял, что я все видел, пытался радостное удивление изобразить… Я же сразу по газете ударил… А там деньги… Знаете, две оранжевые пачки целковых и одна зеленая, трешки… Замызганные такие, но аккуратненько шпагатом перетянутые… Он обмер, стоит – белее стенки за спиной, губы даже посерели… И молчит… А потом так же молча деньги поднял и побежал… Да я его и не удерживал… Сперва было думал к Наде пойти… Рассказать, предостеречь… Не пошел… Не поверила бы она мне… Только еще крепче бы к нему привязалась, он бы в ее глазах мучеником без мук стал… А может, струсил… Потом меня к ректору пригласили… И попросили на выход… За месяц до выпуска, каково, а? Тут уж все и вовсе прояснилось с нашим идейным борцом… Алексею я все рассказал, просил его сестру защитить… Не сумел он… Да я теперь думаю, что и не вышло бы суметь… Она за Зиминым босиком по замерзшей Неве пошла бы…

Часы оглушительно громко тикали, в раскрытое окно залетали полуденные звуки улицы, а в кабинете начальника столичного сыска воцарилось молчание. Померанцев, не мигая, смотрел на руку, где тлеющий кончик уже почти подобрался к пальцам, Владимир Гаврилович сочувственно наблюдал за ползущей по щеке Евгения Никитича слезой, постукивая по тыльной стороне ладони так и не зажженной папиросой, а Свиридов задумчиво почесывал уже порядком взъерошенную бронзовую бороду. Он и очнулся первым:

– Евгений Никитич, а что произошло вчера в вашей квартире?

Померанцев нервно дернул головой, затушил окурок, медленно вытер ладонью лицо и так же не спеша монотонно произнес:

– А вчера в моей квартире убили Алешу Мазурова…

Владимир Гаврилович пристально посмотрел на говорившего, как бы пытаясь найти в его взгляде намек на то, что последняя фраза стала последствием нервного расстройства, вызванного неприятными воспоминаниями. Но на него уже взирал тот самый человек с мимикой английского лорда, с которым они вчера разговаривали в его квартире на Фонтанке. Невозможно было поверить в то, что пять минут назад он же изливал душу перед двумя почти незнакомыми ему мужчинами: лицо опять превратилось в трудно проницаемую восковую маску, точно как у модных лондонских скульптурных портретов madame Tussauds.

– То есть как убили?

– Очень быстро и хладнокровно. Видите ли, он как раз собирался мне рассказать подробности одной затеи Зимина. Речь шла о якобы покушении на Столыпина во время киевских мероприятий. Причем, по словам Алексея, убить Столыпина собирались на глазах у самого царя. Зная про связи Зимина с охранкой, я, конечно, в серьезность намерений не поверил, но Алексей намекнул на то, что ему известно и об участии кого-то из жандармских. Увы, закончить мы не успели, началась драка в библиотеке. Теперь я уже не исключаю, что скандал был специально спровоцирован, чтобы мы не смогли договорить. Я принялся наводить порядок среди не умеющих контролировать свои эмоции гостей. А когда вернулся, Алексея уже в комнате не застал, окно было открыто, а на улице свистел дворник. Я сперва подумал, что Алеша либо в самом деле свел счеты с жизнью, либо и впрямь случайно выпал. Конечно, я спустился. Он был уже мертв, так что никаких признаний, сделанных с последними вздохами, я не услышал. Но теперь уверен, что разговоры про Киев – не пьяный бред. И что Алексея именно убили. Вот что я нашел у него в руке.

Померанцев вытащил из-под полы руку и разжал кулак. На ладони лежала форменная серебряная пуговица с глядящим в разные стороны имперским орлом.

Филиппов и Свиридов молча воззрились на блестящий кругляшок, затем Владимир Гаврилович взял двумя пальцами пуговицу, повернулся к свету, внимательно ее осмотрел, после чего передал Александру Павловичу. Дав тому с полминуты на изучение улики, спросил:

– Что скажете?