По высочайшему велению

Так и тянулись унылые будни, и не за горами маячил срок перевода в новый чин, а служба радости не приносила. Матвей уж начал готовиться к поступлению на юридический факультет, но произошло событие, вновь отодвинувшее его от учебы: премьер-министр утвердил специальное положение «О районных Охранных отделениях», по которому питерскому управлению вменили в надзор еще четыре губернии. Открылись долгожданные «полевые» вакансии, и тут уж Матвей Лобов не подкачал. Несмотря на сиротское воспитание, росту он был высокого, силой, судя по всему, пошел в отца, потому отбор прошел довольно легко. Начались дни веселые, хоть и тяжкие. Домой приходил – и спать валился, не раздеваясь. Утром умылся, кусок хлеба с молоком прожевал – и на «учебу». Муштра – не хуже, чем в армии, а то и потяжелее будет. Что там в твоей армии: сказали «вперед» – бежишь вперед, орешь, палишь не глядя. Сыграли отступление – мчишься назад, винтовкой себя пониже спины лупцуешь. А тут дело хитрее: ты у своего противника, можно сказать, в глазах отражаешься. И стреляет он прицельно и злонамеренно в тебя, да часто из-за угла и в спину. Ну и не скомандует никто «вперед-назад», почитай все время сам себе командир, своей головой живешь.

Три месяца каждодневных тренировок (по воскресеньям – до обеда) – и извольте получить: Матвей Иванович Лобов (тетка-то подкидышу отчество дать забыла, потому и стал он Ивановым сыном), младший, но штатный агент Северного районного отделения по охранению общественной безопасности и порядка. И стрельбе, и скрытному наблюдению, и задержанию, и прочим всяким хитростям вроде петлевязания (помянем папашу-рыбака, упокой бог Посейдон его душу) обучен.

С тех пор уж почитай пять лет минуло. Всякое было, что и захочешь – не упомнишь. Но хватало и такого, чего вспоминать не хотелось. Романтика романтикой, а все ж не шпагой махать приходилось, а все больше удавкой да кастетом или рукояткой по темечку. Прибавилось рубцов и на челе, и на душе. Но платили исправно – не то что б жирно, но много ли ему надо, с приютским-то воспитанием? Да и наградными часто одаривали, благо Матвей Лобов работы никакой не чурался, служил на совесть. А вот надо ж тебе такому случиться, что обмишурился. Да так, что хоть в петлю лезь, до тридцати лет не доживши.

И все ведь шло как обычно. Новое дело, новый объект, из «хамелеонов», как он сам для себя таких окрестил. Это те из революционеров, что на жаловании в Охранном состояли. Задание простое: доглядывать да докладывать и от неприятностей оберегать. Две недели за ним тенью ходил, все привычки заучил, все маршруты. Да они не сказать, чтоб хитрые были, привычки-то с маршрутами: дом на Литейном, с утра в университет, объект там учительствовал (пригодился Матвею сшитый в свое время мундир с чеканными пуговицами), а вечером встреча с барышней одной, молодой, красивой, но уж больно серьезной, гуляли в Михайловском саду или у Александровского театра. Сядут на скамейку у памятника Екатерине Великой, и он все что-то говорит, говорит, а она слушает и только кивает. И хоть бы улыбнулась раз! Потом он ее на извозчика сажал, а сам домой, на Литейный. А утром все сначала. В воскресенье все так же, черт его знает, чем он на службе занимался.

Поначалу и ночью Матвей человека ставил, но за все время объект до утра из дома не выходил, и ночного «сторожа» он убрал. И надо ж такому случиться, чтоб в ту же ночь и приключился конфуз, чистое Ватерлоо. С утра чуть свет явился Матвей на пост, а объект не выходит. Час минул, второй уж заканчивается, его все нет и нет. Матвей к дворнику, а тот как обухом по голове: застрелил, говорит, припадошный, какую-то барышню (уж не ту ли? наверное, ночью к нему прибежала) и сам, видать, руки на себя наложил, потому как еще затемно полиция два тела увезла.

Пришлось идти с повинной к Михаилу Фридриховичу – поручение-то было его личное. Слава заступнице, покойник в Казанской оказался не тем, да и не покойником вовсе – промахнулась десница карающая. Но очень скоро все же настигла. Вызвал его после обеда господин полковник, орал матерно, ногами топал и чуть не за кобуру хватался. Уж каких только слов не наслушался Матвей, он и половины раньше не слыхивал. Оказывается, сиганул наш голубь под трамвай аккурат после полудня, и где бы вы думали? Прямо напротив того самого памятника императрице, где своей пассии что-то умное и серьезное втолковывал. Стало быть, и вправду и ее порешил, и себя жизни вечной лишил, окаянный. Слава богу, Михаил Фридрихович покричал-покричал, но не арестовывать нерадивого сотрудника велел, а новые указания выдал. Следить теперь предстояло за братцем девицы покойной, которого дворник поначалу за мертвого принял. Бедолага пока сидел в каталажке в Казанской части.