По высочайшему велению

Если верить психологической теории о том, что жилище является отображением характера и наклонностей его обитателя, то тут, несомненно, безошибочно угадывался гоголевский Плюшкин: некоторым предметам интерьера смело можно было присваивать возраст, определяющийся трехзначным числом, а в стены въелся без надежды когда-либо выветриться запах лежалых тряпок. Сама Елизавета Прокопьевна, судя по паспорту, готовилась отметить полувековой юбилей и к почтенной сей дате подошла, накопив не менее пяти пудов весу, а лицом, на коем сейчас наличествовало подобающее скорбному событию выражение, очень напоминала игуменью Олимпиаду с картины Бориса Кустодиева.

Представившись и отказавшись от чая, Владимир Гаврилович и Александр Павлович с опаской уселись на хлипкие стулья у круглого стола, но шляпы продолжали держать в руках, не рискуя положить их на не очень чистую скатерть.

– Елизавета Прокопьевна, – начал Филиппов, – расскажите нам еще раз, как вы обнаружили господина… Как его имя, кстати?

Хозяйка пожевала тонкие губы, словно решая, стоит ли быть с представителями власти откровенной, но все-таки ответила:

– Мне-то он назвался Петром Ильичом Пироговым. Только ведь кто ж его знает-то доподлинно, Петр он, Ильич ли. Вы уж извиняйте, господа полицейские, у нас на Лиговке за лишний спрос бывало что и языки укорачивали. Да оно мне и без надобности, имя-то его. Плату он за полгода вперед внес, ночевал редко, стало быть, и столовался нечасто, тоже экономия, а чего ж мне боле надо-то? Вчера я с ужином припозднилась чуток, всегда в семь подаю, а тут замешкалась, не ждала его. Подымаюсь, значится, стучу – тишина. Я ручку-то повернула – он только на ночь запирался, когда дома-то бывал. Открываю – а тут он качается. Я-то как увидала, так и сомлела разом. Почитай всю ночь на пороге и пролежала, под утро только глаза разлепила. И сразу в околоток, как полагается.

– Так покойник прямо качался или это фигура речи? А окно закрыто было?

– Качался, батюшка, и окошко затворено было.

– А когда поднимались по лестнице, никто вам навстречу не попался?

– Да уж я б запомнила.

Александр Павлович оторвался от своего зеленого блокнота:

– Вы говорите, что ночевал он нечасто. А все-таки, как вы полагаете, чем он занимался? Не могу поверить, что вы об этом не думали.

– Да как не думать-то. Когда одна живешь, об чем только не передумаешь за день-то. Чудной он был. По-разному всегда рядился. То придет – мужик мужиком, на янмарку приехал курями торговать, а то явится в лохмотьях, точно босяк с Васькиной деревни. А вон давеча так и вовсе штудентом нарядился. Вот и пойми, кто он такой.

Выйдя от хозяйки, Филиппов обернулся к помощнику, взял того за локоть и попросил:

– Александр Павлович, голубчик, не в службу, а в дружбу, пожалейте мое сердце, поднимитесь еще раз наверх без меня. Я тут подумал: ведь если покойник раскачивался, когда наша Елизавета Прокопьевна его нашла, значит, убийца где-то совсем рядом был. Осмотрите, куда бы он мог схорониться, а я вас на улице обожду, не полезу снова в гору. Если что найдете – непременно заставьте сфотографировать. И велите, чтоб карточку убитого первым делом по возвращении в часть отпечатали, отправим нашему поэту для полнейшей уверенности.

На улице, несмотря на разошедшееся уже воскресенье, было довольно тихо – лишь щелкали невидимые воробьи да со станции доносились свистки паровозов. Побрезговав облупившейся скамейкой, Владимир Гаврилович закурил стоя и задумался. По всему выходило, что «Петр Ильич Пирогов» и в самом деле служил в Охранном, причем не в канцелярии – по имеющимся в наличии признакам угадывалась его принадлежность к отдельной когорте так называемых полевых агентов. А судя по весьма рисковому устранению Мазурова, был покойный матерым «волкодавом». Господину Померанцеву стоит поставить свечку во здравие своих буйных гостей, ибо сей резвый господин мог не спасовать и перед двойным убийством. До этого момента все выглядело довольно стройно и вовсе не удивительно: господа из охранки после революции в выборе методов особо не миндальничали, да и до нее-то, скажем прямо, были далеко не херувимы. Но устранять собственных сотрудников? Неужто и впрямь покушение, да еще и готовящееся кем-то из высших полицейских чинов? Какую другую тайну стоит так тщательно оберегать?

Оглянувшись в поисках урны и не найдя таковой в поле зрения, Филиппов затушил папиросу о крышку портсигара, спрятал в него окурок и обернулся на шаги – из парадной вышел Александр Павлович.

– Ну что ж, поздравляю, Владимир Гаврилович, вы были правы: скорее всего, хозяйка застала убийцу в комнате. В шкафу на полу потревожен слой пыли. Отпечатки довольно четкие: обувь не форменная, длина подошвы почти двенадцать дюймов. Причем есть одна яркая особенность: оба каблука сильно стерты с внешней стороны. Только чем нам эти следы помогут? Не разувать же каждого встречного? Но каков есть, а? Нечеловеческое самообладание!