По законам железных людей

Начнем по порядку. Маэдзава Гэнъити, рассыльный из лавки, торгующей суси, был у Куронума Юко незадолго до ее убийства и мог подтвердить под присягой, что у нее в гостях были двое. Один из мужчин — Игата Такити предусмотрительно оставил свои отпечатки Если второй не имеет отношения к разыгравшейся драме, почему он скрывается? А если — имеет? Все это без утайки я передал Танияма. Он знал реальную цену такой информации и понимал, что ее требуется немедленно пустить в ход. Поэтому oн потащил меня к Нацумэ, чтобы тут же прояснить ситуацию. Но я переложил решение вопроса на него, и он взялся за это охотно, более того — с энтузиазмом. Предположим: он приходит к Нацумэ, но того нет на месте. Не аргумент. Нацумэ уклоняется от встречи? Но почему? Нелепо. Танияма должен был передать полиции сведения, чтобы с Гэн–тян поработали сыщики. Уже одного того, что мне рассказал рассыльный, достаточно, чтобы поставить под сомнение многое из того, к чему пришло следствие. Вместе с тем для расследования открываются новые возможности. Уже не откроются. Гэн–тян нет. Неужели инициатива исходила от Нацумэ? Неужели это он убедил Танияма не привлекать внимание к рассыльному и не использовать его в качестве свидетеля? Я понимал абсурдность таких умозаключений, но не мог найти и другой логики, мало–мальски объясняющей бездействие Танияма.

— А тебе не приходит в голову, что его подкупили? — неожиданно задает вопрос Йоко, и я лишний раз убеждаюсь, что моя подружка далеко не так проста.

— Едва ли — без особой уверенности возражаю я, — Да и кто?

— Те, у кого есть власть н деньги. Уж не будешь ли ты меня уверять в неподкупности прессы.

Не буду. Я не знаю, какие тайны скрываются в этой хорошенькой головке. Насколько Йоко сведуща в мотивах гибели отца? Догадывалась ли она об источниках доходов брата? А прежде, задолго до этого — жила в неведении, откуда у матери куча денег, или не была наивна на этот счет? Не время обсуждать подобные вопросы. Я сказал, что до дежурства у меня есть три свободных часа. Они в ее распоряжении. Не могу ли чем помочь ей? Нет, подготовку поминальной службы взяло на себя похоронное бюро. От нее требуется лишь вернуться домой к шести.

— А до этого ты побудешь со мной?

— Конечно.

— И ты снимешь номер в этом отеле?

4

Что творилось в моей душе в те мгновения, трудно передать словами. Тем не менее попробую. Прежде всего, помню, я воззрился на Йоко как тупица — не ослышался ли? Она кивком головы успокоила, что со слухом у меня в порядке. Передо мной была женщина, совершенно мне незнакомая. Какое–то маленькое чудовище. Смерть следует за смертью. Покойники еще Не преданы земле, а мы займемся любовью. Что это — самообладание, природа которого мне непонятна, или порочность, таящаяся в глубинах дорогого мне существа? Китайская кухня, теперь — постель. Но вопреки рассудку что–то во мне приказало не противиться ее желанию.

Оформляя номер, я проявил осмотрительность, о которой вспоминаю со стыдом. Вместо своего я назвал имя одного из своих коллег. Портье взял плату вперед и протянул мне ключ.

Номер был с видом на море. На рейде покачивалось несколько грузовых судов. Йоко задернула портьеру и сразу стало темно.

Мне хотелось иметь с ней детей и жить вместе долго–долго. Природа назначила нас друг для друга. Это признавала я Йоко. Ей было хорошо со мной, а мне — с ней. Ее напускная беззаботность за обедом могла обмануть приезжего китайца, хотя не ручаюсь. Меня же не оставляло ощущение, что она — на пределе. Сейчас, в полумраке гостиничного номера плотина прорвалась и чувства, сдерживаемые силой воли, обрушились на меня.

А потом мы внезапно очутились на отмели. Нагие и беспомощные. Опустошенными были не только наша тела, но и души. Глядя на разметавшиеся по подушке волосы, на залитое слезами лицо, я сказал, сам не осознавая, зачем это говорю:

— Знаешь, Йоко, мне почудилось… не сейчас, а когда мы… вдруг нашло на меня, что мы с тобой — в последний раз.

В ее глазах мелькнуло изумление. Она соскользнула е нашего ложа и секунду–другую спустя послышался шум воды. Пока она стояла под душем, я успел выкурить три сигареты. Она вернулась н начала одеваться. Потом присела на краешек постели, закурила. Было видно, как она собирается с духом.

— В чутье тебе не откажешь, — тихо сказала она, — не знаю, как это тебе удалось, но ты угадал. Я отвезу останки брата на Кюсю и в Токио больше не вернусь. Вот так, милый.

Каждое слово — как удар. Стараясь не смотреть на нее, я потянул к себе брюки, рубашку и, отвернувшись, стал медленно одеваться.

— Как я понимаю, все к черту? Мой жених… свадебное путешествие, все, о чем мы мечтали, заканчивается фарсом перед каким–то Чэном.

— Прости, что так получилось. Чэн не должен был догадываться о наших намерениях.

— О наших? Ты моего мнения не спрашивала.

— О моих, — не стала спорить Йоко.

К сожалению, из–за дурацкого самолюбия я не поинтересовался, почему что–то нужно было скрывать от Чэна. В ту минуту мне, признаться, было не до него.

— Что ты делаешь, Йоко! Одумайся. Похорони брата рядом с родителями и возвращайся.