По замкнутому кругу

— Что именно, Дана? То, что я хочу тебя кофе напоить? — он улыбнулся, пытаясь держать шутливую атмосферу, хотя по глазам Данила было видно, что тоже напрягся.

— Нет, — против воли улыбнулась, откликнулась душой на его улыбку. — То, как мы… Не знаю, как это правильно выразить, — она зарылась пальцами в растрепанные волосы, подозревая, что только хуже делает на голове бардак. — Мы столько лет не виделись. И расстались тогда… Мне очень тяжело было из-за твоего решения. Больно, — Дана вздохнула, стараясь шаг за шагом, слово за словом выразить то, о чем ночью все же думала, подбирая верные выражения.

Это лишь со стороны кажется, что психологи должны всегда все знать и любые конфликты решать налету, сами не попадать в неоднозначные ситуации. В жизни все не так! Любой умный человек это знает. И врачи болеют, и сапожники без сапог частенько попадаются, и психологи совершенно теряют контроль над своей жизнью. Потому как свои промахи и ошибки не так и просто отследить, не со стороны же смотришь, живешь жизнь, насыщая ее такими же эмоциями и чувствами, как и все остальные. А это весьма мешает отвлеченному анализу, даже если пытаешься тот провести.

Когда Дана поступила в университет, им на первом же курсе один из лекторов заметил, что большая часть студентов приходит на этот факультет не для того, чтобы другим помочь, а чтобы в себе самих разобраться, пусть себе отчета в этом не отдают. И, по долгому размышлению, Дана не могла не признать, что это правда. Ей всегда хотелось понять, отчего она предпочитает молча наблюдать со стороны, а не участвовать в жизни; хочет разобраться в своих порывах и желаниях. Отчего чаще выбирает отстраниться, промедлить, нежели стремглав броситься во что-то, что увлекает всех вокруг? Почему даже то, чего сильно хочет, страшится сделать?.. Или не может бороться за того, кого почти невыносимо любит?.. Как сумела Данила молча отпустить, к примеру, так и не решившись ни на сексе настоять, ни бороться с его дурацкими убеждениями, что они не пара друг другу и он не должен с ней быть? Очень долго ей душу резало и его решение, и собственная слабость тогда, что не смогла некие рамки и границы дозволенного переступить, даже ради своих чувств. Да и сейчас нет-нет, а болело. Потому и не пошла на психотерапевта: куда ей с другими разбираться, когда свое не в состоянии осмыслить? Выбрала более отстраненное направление.

Он смотрел на нее, физически ощущая давление на плечи каждой секунды тишины. Понимал, про что она разговор завела. И будто мгновение за мгновением все тяжелее ноша становилась, пытаясь заставить Данила спину согнуть, напоминая о том, что в прошлом разъедало изнутри просто, заставляя чувствовать себя никчемным и пустым рядом с ней. Нет, не Дана относилась подобным образом. Но Данил и сам мог все неплохо оценить, и себя в том числе, особенно, если с другими сравнить.

Но сейчас — фиг вам! У него теперь имелись и силы, и возможности, чтобы с Даной быть! Не собирался отступать!

Дана тогда позже вернулась в страну, чем собиралась, еще что-то появилось, какая-то расширенная часть программы обмена, ей через посольство отец разрешение продлевал. На три недели еще задержалась. Данил думал, что головой двинется, дождаться не мог! Да, переписывались, получилось это решить с учителем информатики, но толку-то, если не мог ни обнять свою красавицу, ни поцеловать?

А еще сильнее скручивало все больше нарастающее давление со всех сторон, когда буквально каждый считал своим долгом спросить, куда Данил поступать собирается и что, вообще, дальше в жизни думать планирует? Разговоры одноклассников о том, что потом будет, кто и куда подастся… Мать дома ходила вся нервная, каждый день заводя разговор про институт и армию, чтобы Данил понимал, наверное, выбор, который перед ним стоял…

Георгий, наоборот, постоянно с восторгом рассказывал про факультет журналистики, куда ему отец все же разрешил поступать. Такая разница между его и жизнью приятеля… Нет, не зависть уже была, а словно некое тяжкое понимание, насколько кардинально противоположны их перспективы.

И Дана… Каждое ее письмо, которое перечитывал раза по три, еще и разрешения просил у учителя распечатать, хоть и на листах, где с другой стороны какие-то лекции и отчеты были, у него своей бумаги не имелось. И потом ночами опять читал… Она много рассказывала про то, как иначе там люди живут, как относятся по другому и к жизни, и к самой учебе. Про памятники, парки, про чистые улицы и возможность валяться в перерыве на траве в сквере. Про лекции свои писала много с явным восторгом, про новых знакомых, которых легко завела, а ведь так боялась, что будет смущаться и держаться одиночкой. Писала про семью, в которой жила, описывая, насколько не сам быт отличается даже, а подход в сознании этих людей к тому, что существенно и важно, на что стоит время и силы тратить.

А Данил читал и не понимал.