По заросшим тропинкам нашей истории. Часть 4

К моменту захвата власти новому хану исполнилось, по-видимому, 27 лет[559] – возраст по тем временам вполне зрелый. Он был казахом[560], известно имя не только его отца (Муртаза[561]), но и матери (Сылы-Ханым[562]). Главным делом его почти двадцатилетнего правления, несомненно, является внедрение в ханстве ислама как государственной религии. Ислам, естественно, был известен в этих местах и раньше, но Кучум поставил дело, так сказать, на официальную основу. Его мусульманское имя, кстати говоря, звучало как Кучум Мухаммед Бахадур-хан[563]. Он обращается за помощью к своему отцу, а также к могущественному бухарскому хану Абдулле II[564]. Первого он просит направить к нему войско, а второго – знатоков Корана. Но почему к Абдулле? Ну, во-первых, потому, что тот Кучуму родственник: оба ведут свой род от того же Шибана[565]. Так что ранее два правителя вместе сражались с Казахской ордой[566], потом бухарский хан оказал знатному сибирцу «родственную» помощь при захвате власти[567], и вот теперь содействует в распространении «истинной веры». Во-вторых, первичному проникновению ислама в Сибирское ханство содействовали именно бухарцы[568]: через этот город проходили их торговые пути, здесь они имели свои постоялые дворы – караван-сараи, здесь они, естественно, и молились. А как молиться без священнослужителя-муллы? Вот за купцами они и потянулись. Так что обращение Кучума по этому поводу к Абдулле Второму было вполне естественным. Что же касается дополнительной военной помощи от папы, то она понадобилась, потому что ни в одной стране ни одна новая религия мирно не приживается – вспомните, как жестоко князь Владимир крестил Киев.

В общем, с исламом всё пошло не так уж и гладко. Бухарцы, а также ещё приглашённые Кучумом казанцы увлеклись внешней стороной, сделали, в частности, излишний упор на обрезании, люди категорически не понимали, зачем им нужна эта болезненная процедура, повсюду то тут, то там начали вспыхивать бунты, дело доходило до убийств и самоубийств, и в результате данный процесс завершить не удалось не только тогда, но и до наших дней. А вот недовольство в своём государстве хан посеял существенное, и при походе Ермака это ему горько аукнется.

Придя к власти, Кучум, кстати говоря, долгое время в контакт с Москвой не вступает. Лишь через шесть лет, получив от Ивана Грозного грамоту с упрёками, – мол, предшественник твой был нам послушен и дань-ясак платил, а ты нет[569], – он пишет ему первое письмо, но как равный к равному[570]: «Аллаху акбар. Вольный человек Кучум-хан – великому князю белому царю. Известно всем справедливое правило: народы воюют, а не если не воюют, так мирятся. С нашим отцом твой отец в добром мире жил, купцы наши через границу ходили, потому что земли твои рядом; народы наши тоже жили в мире, зла между ними не было, а ныне, в наше с тобой время между простолюдинами спокойствия нет. Не посылал я к тебе грамоты, потому что война у меня была, и недругов я своих побил; если захочешь нынче мира, то будем жить в мире, а пожелаешь воевать, то будем воевать»[571]. Не думаю, что царю такой подход понравился, но, как бы то ни было, где-то через три года хан всё же приносит Ивану Грозному традиционную для сибирцев присягу, которая называлась у них шарт-наме, а у русских – шерть[572] (в то время в отношении этих народов у нас в ходу был даже глагол «шертовать», то есть «давать клятву верности»). Её церемония была разной: одни – остяки/ханты – ели при этом хлеб с ножа или с сабли, другие – енисейские кыргызы[573] – всыпали в чашу с напитком порошок меди или золота и выпивали её (в случае с русскими таким напитком могло быть вино)[574]. Я же не удивлюсь, если в случае с Кучумом использовался Коран. Эта присяга-шерть стала для него роковой. Иван Грозный посчитал, что новый хан признал его своим полным повелителем, и последующей «измены» не простил. А ведь в отличие от наших великих князей и царей, сибирцы понимали шерть не как абсолютное подчинение, а как своеобразный договор с взаимными правами и обязанностями. Так что если «партнёр» своих обязательств, по их мнению, не выполнял, то от неё можно было с чистой совестью отказаться. Мы ещё встретимся с таким отношением к шерти в ходе моего рассказа.